прослушивания. Вполне возможно, подумал Трейси, что иные из них сконструировал его отец.
- Я бы хотел поговорить с Директором.
- Директор сейчас на совещании, - произнес бесстрастный голос. - Могу ли я осведомиться, кто звонит?
- Мама, - ответил Трейси.
- Простите? Не поняла.
Это была ложь номер один. Все она прекрасно понимала, абсолютно все: это была ее работа. Трейси повторил кличку, которую когда-то присвоил ему Фонд.
- Пожалуйста, подождите, - произнес голос. - Меня вызывают по другому номеру, - это была ложь номер два.
- Привет, Мама! - воскликнул теперь уже мужской голос, веселый и сердечный. - Это Мартинсон.
- Не знаю никакого Мартинсона, - спокойно произнес Трейси.
- Как не знаешь, старик? Мы же вместе учились в Принстоне. Неужели забыл?
- Я не учился в Принстоне, - ответил Трейси так, как предписывали правила. - Я заканчивал Майнз, выпуск шестьдесят восьмого года.
- Понятно, - веселье из голоса исчезло. - Одну минуту, пожалуйста.
Послышались три щелчка: его снова переключили на другую линию.
- Мама? - этот голос был глубже, значительнее - голос серьезного администратора. - Это ты?
- А кто же еще? - ответил Трейси. - Разве только вы передали мой код кому-то другому.
- Не думаю, что Директор мог принять такое решение. А ты?
- Никогда бы ничего не сделал без его ведома, - пока это была обычная болтовня.
- Это Прайс, - сказал голос. - Мы вместе заканчивали Майнз.
- Тот Прайс, которого я знал, вылетел через месяц: он еще годился на административной работе, но для полевой - никогда.
- Но мы оба занимались у Хама, - настаивал голос.
- Тот курс вел Джинсоку, - ответил Трейси. - И потом всегда преподавал только он, вплоть до смерти три года назад.
- Неужели?
Трейси уже все надоело.
- Прайс, ты, сукин сын, это же тебе чуть не оторвало руку на первых же тренировочных стрельбищах?
- Господи, Мама, так это ты?
- Прайс, мне надо поговорить с Директором.
- Да... Конечно. Я передам, что ты звонишь, - Прайс помолчал, пока не переключая линию, потом сказал: - Мама, я очень рад снова тебя услышать.
Мгновением позже Трейси услышал самого Директора.
- Надеюсь, ты понимаешь смысл всей этой системы блоков, - голос у него был сладкий, как мороженое, - в нашем деле никогда не грех перестраховаться, - он говорил так, будто они расстались только вчера: даже не удосужился поздороваться с Трейси.
- Что, все еще названивают разные сексуальные маньяки?
Директор хрюкнул:
- Как всегда. Профессиональный риск.
- Я звоню... Короче, вечером я прилетаю. Думаю, ужин вдвоем станет приятной переменой привычного ритма.
- После десяти лет разлуки? Наверняка, - Директор снова хрюкнул. - Скажем, в восемь часов в 'Анондор'?
- Нет, - мгновенно отреагировал Трейси. - Я предпочитаю 'Ше Франсуа'.
- Ну да, - дружелюбно протянул Директор. - Как я мог забыть? Правда, человек моего положения предпочитает места пошикарней. А где это?
- Неподалеку от Грейт Фоллз, - Трейси прекрасно знал, что Директор не мог забыть, где находится ресторан. - Возле реки.
- Ладно, найду, - и Директор повесил трубку.
На табло зажглись слова 'Пристегнуть ремни. Не курить', и они пошли на посадку в вашингтонском аэропорту.
Итак, он постарался избавиться от мыслей о предстоящей встрече с Директором, но зато нахлынули воспоминания о Лорин. Он видел ее танцующей: одна нога парит высоко над головой, она медленно- медленно вращается, в волосах сверкает солнце, но в глазах, зеленых, как море, стоят слезы.
А его квартира, такая теперь опустевшая, чужая! Потому что Лорин там больше нет.
И вновь его пронзило острое чувство вины: Бобби!
Их 'боинг' приземлился, двигатели заглохли. Пассажиры стоя в проходе, доставали с полок портфели и сумки.
Перед тем, как выйти из аэропорта, Трейси удостоверился, что весь его багаж будет доставлен на борт самолета, следующего в Гонконг, и взял с собой только сумку и несессер из свиной кожи, в которой отец упаковал все для него необходимое. Посторонние, включая таможенников, открыв несессер, обнаружили бы в нем лишь обычный набор путешественника: электрическую бритву, будильник, щетку для волос, расческу, три куска мыла 'ойвори' и серебряные щипчики для ногтей. И ни один из этих предметов не использовался по своему прямому назначению.
Трейси вышел из аэропорта и сел в красно-белый автобус. Через десять минут он уже взял заранее заказанную машину - типичный для проката 'форд-кордова', цвета 'металлика'. И вскоре влился в ноток машин внешнего городского кольца.
Он намеренно свернул на Вашингтон Мемориал Парквей. По левую руку от него остался Пентагон, а после этого движение стало не таким интенсивным большинство машин сворачивало направо, на Арлингтонский мост, чтобы через него попасть в центр. Памятник Вашингтону горделиво высился в лучах закатного солнца.
Листва деревьев была пышной благодаря постоянно стоявшей здесь влажности и неусыпному попечению городских властей. Река сначала казалась синей, а когда наступили сумерки - черной, в ней играли золотые городские огни.
'Ше Франсуа' был обычным загородным рестораном. Директор уже поджидал Трейси.
Директор всегда казался Трейси ошибкой природы: его слишком крупная челюсть, мощная шея, огромное тело принадлежали не современному 'хомо сапиенс', а человеку доисторическому. Что же касается мозгов, тот тут дело обстояло совсем иначе: Трейси не раз бывал свидетелем того, что Директору удавалось продумать на несколько шагов дальше, чем всем остальным представителям его профессии.
- Садись, - сказал Директор. Он лишь немного постарел по сравнению с тем, как Трейси видел его в последний раз. - Я заказал тебе 'Гленливет' со льдом, хотя твой вкус я никогда не одобрял. Этот виски лучше пить неразбавленным лед убивает особый привкус дыма.
- Пейте, как вам нравится, - ответил Трейси, усаживаясь, - а я буду пить так. Директор улыбнулся:
- Вижу, ты не меняешься.
- Да и вы тоже.
Принесли виски, Трейси сделал глоток. Директор отмахнулся от официанта, подавшего меню:
- Потом.
- Вашингтон вообще не подвержен переменам, - сказал Трейси.
- На поверхности - да, - Директор взял свою излюбленную сигару-самокрутку, ужасную на вид: черно- зеленую, корявую. 'Фонд приносит массу маленьких удовольствий, - любил он говорить, - В частности, но не в последнюю очередь, возможность добывать кубинские сигары'. 'Добывать' было любимым эвфемизмом Директора. - Что же касается того, что скрыто от глаз, то перемены большие.
Он помолчал, раскуривая сигару, потом продолжил:
- Эта чертова демократическая администрация не в состоянии отличить головы от задницы, - он глянул на тлевший кончик самокрутки. - Они понятия не имеют, что делать с нашей разведкой, но им не хватает
