Там, прижимая к двери холодильника, держал за грудки худощавого смазливого мужчину в жилетке и галстуке Сквэйр Ричардс. Его черная кожа казалась светло-синей под ярким светом неоновых ламп.
- Запаздываешь с платежом, Дики! - рычал полицейский. - Гони монету или я попорчу твою смазливую рожу! Что тогда будешь делать? Все твои голубые дружки отвернутся от тебя, придется продавать заведеньице!
- Ладно, ладно! - захныкал в ответ красавчик высоким женским голосом. - Дам я тебе эти чертовы деньги, только не делай мне больно.
Вулф подождал, когда Сквэйр Ричардс отпустит владельца клуба и возьмет из его рук купюры, затем сказал:
- Мистер Сансон, забирайте обратно свои деньги и уходите.
Мужчины обернулись, застыв от неожиданности и испуга. Вулф подошел, взял у Сквэйра Ричардса банкноты и сунул их в руку Сансону.
- Приношу искренние извинения за это недоразумение, - произнес он, вручая владельцу клуба свою визитную карточку. - Обещаю, что впредь этого не повторится. Если возникнут какие-либо проблемы, звоните. Мой прямой номер - на карточке. Звоните в любое время суток.
Сансон, все еще не пришедший в себя, кивнул и сунул деньги и карточку в карман. Затем, неуверенно улыбнувшись Вулфу, достал платок, чтобы утереть пот с лица, и поспешил прочь.
Вулф повернулся к Сквэйру Ричардсу:
- Так чем же это ты тут, черт бы тебя подрал, занимаешься?
Чернокожий детектив молчал, кусая губы.
- Что все это значит? Ты же знаешь, что я не потерплю коррупции среди своих подчиненных.
- Это не коррупция, - проговорил Ричардс отрешенно.
- Да что ты! Уверен, у службы внутренних расследований будет другая точка зрения.
- Вот как ты намерен со мной поступить! Сдать меня этой службе? возмутился Ричардс. Он как бы обвинял кого-то, и его тон не прошел для Вулфа незамеченным.
- Сквэйр, я попросил бы тебя объясниться.
Ричардс повернулся, подошел к мойке и налил себе стакан воды. Вулф стоял рядом и ждал ответа, такой же терпеливый, как Аманда в отношении него самого. Выпив воду, Ричардс поставил стакан и нервно поглядел в сторону кухни, работники которой при всей своей занятости исподволь наблюдали за ними. Наконец, убедившись, что их никто не слышит, он сказал:
- Мне понадобились деньги.
Детектив замолчал, сочтя, что с Вулфа достаточно и этого объяснения.
- Ну?
Ричардс посмотрел на него.
- Не так уж и много денег, поверь на слово. Это жулье привыкло делиться наваром с санинспекторами, с теми, кто выдает лицензии на спиртное, да с мафией - за ее услуги. Каждый день эти ублюдки от кого- либо откупаются, только чтобы остаться при своем деле. Тебе это самому известно. Я хотел получить самую малость. У этого типа денег столько, что он бы даже и не ощутил потери.
Вулф стоял к нему вплотную.
- Хотел, значит, быть с ним в доле?
- Я же сказал: понадобились деньги!
- Сквэйр, я и в самом деле заложу тебя службе расследований, если не расколешься.
- Мне нужны деньги, чтобы выручить брата. Он попал в кабалу к ростовщику, который дерет ломовые проценты, - ответил Ричардс, повышая голос. - Понятно, босс? А теперь отвали от меня.
Он толкнул Вулфа к двери, к которой недавно прижимал Дика Сансона, и поспешил прочь. Вулф догнал его и развернул лицом к себе.
- Ты неплохо работаешь, Сквэйр, но пока что еще не понял, что можно делать, а чего нельзя. У тебя есть власть, но ты не имеешь права использовать ее как бог на душу положит.
- Я все объяснил.
- Этого недостаточно, - сказал Вулф. - Не может быть оправдания преступлению, а ведь именно его ты только что и совершил.
- Так значит, все-таки сдашь меня? Поделом мне за то, что поверил белопузому. Ты такой же, как все: настроился против меня с самого начала... Как я теперь помогу брату? Они же ему ноги переломают!
Вулф ощутил на себе взгляды работников кухни и понял, что необходимо разрядить обстановку.
- Мы поговорим об этом прямо с утра в офисе.
- Хрен тебе! - выкрикнул Ричардс, посылая правый кулак в ухо Вулфа.
Вулф присел и резко повернулся, используя прием ирими, чтобы продернуть Ричардса еще дальше в том направлении, куда по инерции тянул его сделанный им выпад. Он заставил детектива перевернуться и плюхнуться на пол, затем прижал ему горло коленом.
Глядя сверху вниз на потемневшее от ярости и унижения лицо Сквэйра и сознавая, какой спектакль они разыграли для всех присутствующих, Вулф вновь ощутил прилив ненависти к окружающей действительности. Мерзкий дух коррупции был настолько силен, что отравил даже этого по сути своей честного полицейского.
Вулф отпустил Ричардса.
- Встань, Сквэйр, и топай домой, - сказал он.
Хана умела быть неподвижной, как голубая цапля. А цапля эта - птица особенная: она ведет уединенный образ жизни и тихо охотится за добычей, которую протыкает своим длинным изогнутым клювом с зазубринами. Когда цапля поднимается в воздух, она летит, величественно откинув голову назад, к себе на плечи, а не вытягивает ее вперед подобно своим отдаленным родичам ибисам и журавлям.
Юджи считал, что голубая цапля - самая прекрасная из этого вида птиц. В моменты, когда солнце всходит и заходит, она полностью сливается с небом. Окраска ее оперения безупречно повторяет цвет небосвода, и поэтому, взлетая с воды, она как бы растворяется в воздухе.
Дом Ханы находился в пригороде Токио. Всего лишь шесть миль отделяли его от центра города, но казалось, что целый миллион. Именно здесь единоутробная сестра Юджи предпочитала проводить все свое время. Рожденная от второго брака матери, она была моложе Юджи на тринадцать лет.
Ее дом, кирпичный, с облицовкой, изнутри был отделан черным мрамором и черно-белыми керамическими плитками. Это довольно непритязательное оформление служило в свою очередь прекрасным фоном для ее коллекции май оги - богато разукрашенных и расшитых узорами матерчатых вееров, используемых актерами в спектаклях. Поскольку май оги зачастую были единственно дозволенными на сцене предметами, они использовались для обозначения самурайского меча, соснового леса, осенней луны, лестницы, ведущей на чердак, бушующего моря в даже просто-напросто чайной ложки. Но сами эти веера отличались сложной конструкцией, а их замысловатая символика резко контрастировала с прямоугольными плоскостями дома Ханы.
- Хана, - обратился Юджи к сестре, беря ее за руку. - Мне так хорошо, когда я вижу тебя.
За хрупкой внешностью Ханы скрывался характер, совершенно не похожий на характер матери. Минако производила впечатление беззащитной женщины, к чему так стремились многие ее сверстницы. И Юджи был потрясен, обнаружив, что Хана вполне может обходиться без посторонней помощи.
Обрадованная приходом брата, она провожала его своими блестящими глазами, куда бы он ни пошел. В ее глазах отражались чувства, подобно тому, как в амфитеатре слышатся все звуки вместе со всеми их оттенками.
- Когда я с тобой, мне кажется, что все мои заботы улетают прочь, произнес Юджи.
Хана вызывала у него ассоциации с неким огромным психологическим двигателем. Временами он был уверен, что может слышать биение ее сердца, кипение ее крови и способен разговаривать с ними так, словно они обладали собственными голосами. Бывали и другие моменты, когда она становилась пассивной и непроницаемой для него, словно каменная стена.
В шесть лет Хана перенесла редкое воспаление мозга, которое с таким трудом поддавалось лечению, что врачи назвали болезнь ее именем. С тех пор они так и не пришли к единому мнению относительно последствий этого воспаления. Одни говорили, что болезнь сказалась лишь на речевом центре Ханы, другие утверждали, что пострадала ее память и еще какие-то, непонятные для непосвященных, функции
