Ниндзя

Терри подумал об Эйлин, которая ждет его дома. Наконец все препятствия остались позади. “Терпение, — говорил ему сэнсэй, — часто бывает самым сильным оружием. Ты слишком нетерпелив, мой мальчик”. Неожиданно Терри вспомнил об икре. Он наклонился к решетке, установленной в толстой поцарапанной пластмассовой перегородке, которая отделяла его от водителя.

— Послушайте. Я забыл предупредить: мне надо по дороге забежать в “Русский чай”. Таксист чертыхнулся:

— А раньше ты вспомнить не мог? Теперь снова возвращайся в это пекло.

Он резко выкрутил руль, и машина врезалась в непрерывный поток транспорта. Раздались резкие гудки, сопровождаемые громкими ругательствами и скрипом тормозов. Таксист высунул руку из окна и ткнул пальцем в воздух.

— Сукины дети! — заорал он. — Когда вы научитесь водить, кретины!

Терри нацарапал карандашом на клочке бумаги имена: Хидэеси, потом Ёдогими, и наконец, Мицунари. Он смотрел на эти имена так, будто видел их в первый раз, будто это не он сам только что их написал.

Такси резко остановилось, и водитель повернулся к Терри:

— Только не заставляй меня долго ждать, ладно? Терри сунул карандаш и бумагу в карман и поспешно вышел из такси. Ему потребовалось несколько минут, чтобы купить две унции свежей икры; когда он вернулся, таксист рванул с места, словно за ними гналась банда налетчиков.

— Теперь такое время, что не знаешь, чего ожидать, — сказал водитель, разглядывая Терри в зеркало заднего вида, — понимаешь? Садится такой в такси, а потом смотрит на тебя честными глазами и просит остановиться. Глядишь, его и след простыл. И плакали твои денежки, понимаешь? Раньше я таких за версту узнавал, а теперь сам черт их не разберет. Поедем через парк?

— Да, конечно, — согласился Терри.

Темный парк точно вымер и казался бесконечно далеким от окружавших его огнями небоскребов, сверкавших яркими огнями.

Тихонько насвистывая, Терри поднимался по ступенькам. Еще на лестнице он различил звуки оркестра Манчини, доносившиеся из его квартиры. Он улыбнулся, ощутив прилив тепла и уверенности. Эй любила Манчини.

Терри повернул ключ и вошел в квартиру.

Он сразу почувствовал, что должен попасть в спальню. Захлопнув дверь, Терри в полной темноте стал пробираться через гостиную. Все говорило ему об опасности. Он не слышал ничего кроме музыки. “Уловка, — подумал Терри. — Если бы не это, я бы почувствовал еще на лестнице. Черт бы побрал эту музыку!”

Он подумал об Эйлин, и в ту же секунду на него обрушились четыре сокрушительных удара. Три из них Терри отбил, но четвертый пришелся ему над правой почкой; он задохнулся и рухнул. Перекатываясь по поду, он заметил слабый свет в спальне и почувствовал тяжелый сладковатый запах.

Над левым ухом просвистел новый удар; рядом с Терри на пол обрушился край стеклянного столика, и осколки взлетели в воздух, как рассерженные насекомые. Он подтянул ноги и, с гортанным криком, одновременно выбросил их перед собой в мощном толчке. Потом вскочил и побежал, приволакивая правую ногу. На бегу Терри схватился за край двери и захлопнул ее за собой. “Время, Мне нужно время”.

Все его мысли спутались, когда он увидел Эйлин. Ноги стали ватными, и Терри показалось, что обжигающее лезвие ножа пронзило его внутренности.

Ее лицо было закрыто прядями угольно-черных волос, обвитых вокруг шеи; руки заброшены вверх, за голову; грудь залита рвотой. Взгляд Терри скользнул на темное пятно между ее бедер: на теле не было никаких следов насилия.

Он знал, что она мертва, и все-таки склонился над ней: он должен быть абсолютно уверен. Он положил ее голову к себе на колени и держал ее так, пока не услышал звуки за дверью.

Терри машинально встал и отошел к стене. Его холодные пальцы сомкнулись на лакированной коже ножен; он осторожно снял меч со стены; шуршание обнажаемого клинка показалось ему самым громким звуком в мире. Даже громче, чем треск двери, подавшейся под мощным ударом ноги.

В проеме показалась черная фигура; в левой руке зажат боккэн, правая пуста. Только теперь Терри признался себе в страшном подозрении и невольно содрогнулся.

— Ниндзя, — прошептал он, не узнавая в этих сдавленных звуках своего голоса. — Придя сюда, ты выбрал смерть.

Терри вскочил на кровать и яростно взмахнул своим катана. Он немедленно понял бессмысленность этого хода, потому что у него не было твердой опоры и, следовательно, он не смог вложить в удар достаточно силы.

Без всякого видимого усилия ниндзя уклонился от удара, даже не подняв боккэн, как бы говоря: нет нужды скрещивать мечи, ты этого не стоишь.

Ниндзя скользнул в глубину темной гостиной, и Терри ничего не оставалось, как последовать за ним. Он смутно сознавал, что этим играет на руку врагу. Терри перепрыгнул через труп Эйлин, чувствуя, как у него сжимается сердце и холодеет кровь. “К черту! — мелькнула безрассудная мысль, — Я убью его!” Охваченный горем и бешеной яростью, он забыл все то, чему так долго и старательно учился.

В полумраке гостиной, где звучала ласкающая музыка Манчини, Терри заметил смутный контур деревянного меча и сразу же бросился на него. Но ниндзя уже был в движении, и Терри поднял свой меч, готовясь к блоку. Он совершенно не ожидал сокрушительного удара в открытую грудь и был отброшен назад, словно взрывной водной. Терри зашатался; его ребра и грудная клетка запылали огнем. Ниндзя готовился к атаке, и Терри инстинктивно поднял меч, хотя не знал, с какой стороны последует новый удар; все плыло у него перед глазами. И снова Терри отшвырнуло назад, и он упал на одно колено. Катанав его правой руке стал невыносимо тяжелым; его легкие судорожно сокращались, и он уже с трудом понимал, что происходит.

Третий удар настиг Терри, когда он пытался подняться на ноги. На этот раз он отчетливо услышал громкий треск и почувствовал, что его левый бок стал влажным. “Ребра”, — подумал он тупо. Все происходило как во сне: этого просто не могло быть в действительности.

Следующий удар отбросил Терри от стены, и катанапокатился в темноте. Он видел, как из его разорванного тела торчат переломанные ребра; из раны сочилась черная кровь.

Это был классический удар, о котором писал Мусаси. “Начинай удар левым плечом, — учил он, — вложи в него всю решимость духа, и враг умрет”. “Ниндзя хорошо усвоил этот удар”, — почти безразлично подумал Терри. Теперь, когда в соседней комнате лежала мертвая Эйлин, его мало заботила собственная жизнь. Но убить чудовище — да, это еще имело значение для Терри.

Он начал медленно двигаться вдоль стены, но тело отказывалось слушаться. Он раскачивался, не сводя глаз с врага, защищаясь от удара скрещенными руками.

Бесполезно. Терри снова отлетел назад; его грудная клетка трещала под градом ударов. Собственные кости, как шрапнель, разрывали его тело. Он еще раз заглянул в каменные глаза и подумал, что Мусаси был прав. В ушах звенела нежная музыка Манчини, напоминая об Эйлин.

Когда Терри позвал ее ломким, как рисовая бумага, голосом, кровь хлынула у него изо рта. “Эйлин, — шептал он. — Я люблю тебя”. Его голова беспомощно повисла, и веки сомкнулись.

Ниндзя неподвижно стоял в темноте и бесстрастно смотрел на убитого. Долгие мгновения он напряженно вслушивался и, удовлетворившись наконец, молча вышел из комнаты. Он достал из-под дивана свою спортивную сумку, расстегнул замок и бережно уложил боккэнрядом с его собратом. Одним движением ниндзя закрыл сумку, вскинул ее на плечо, и не оборачиваясь вышел из квартиры.

Там все еще звучала музыка Манчини; медленная печально-сладкая мелодия рассказывала о потерянной любви. Из разбитых губ Терри вытекло еще немного крови и раздался глухой стон. Подняв голову, он пополз к спальне, ничего не видя вокруг и не понимая, зачем он это делает.

Судорожно преодолевая дюйм за дюймом, Терри, наконец, упал рядом с Эйлин, задыхаясь и истекая кровью.

Он увидел перед собой шнур, с трудом дотянулся до него и дернул. Телефонный аппарат упал на его левое плечо, но Терри не почувствовал боли. Дрожащим пальцем он медленно набрал семизначный номер. Гудки доносились до него как колокольный звон далекого храма.