Цзян

тоже.

— Кстати, о нашем сэре Джоне Блустоуне, — добавил У Айпин несколько более спокойным тоном, видя, что Чжан Хуа не собирается ему перечить. — Я получил от него телеграмму, пересланную через Гонконгский и Азиатский Банк. Ему нужны дополнительные средства, чтобы скупить оставшиеся акции Пак Ханмина. — У Айпин, очевидно, упивался сознанием того, что Блустоун теперь егоагент. — Вчера вечером я созвал ЦУН и, хотя риск и велик, уговорил их еще пощипать министерские фонды. Поскольку мы можем рассчитывать, что наши вложения скоро вернуться сторицей, мы сегодня утром отправили ему требующуюся сумму. Это последний гвоздь в гроб Ши Чжилиня.

— Но, товарищ министр, — робко возразил Чжан Хуа, — Ши Чжилинь сам собирался переслать им деньги.

А Айпин высокомерно улыбнулся. — Конечно, собирался. Но я его опередил, пробив тем самым брешь в его плане. Теперь, управляя Блустоуном, я могу контролировать события. И ты, мой добрый Мышонок- Лаошу, сообщишь мне, когда Ши Чжилинь пошлет следующую закодированную радиограмму своему Митре. Как только это произойдет, я попрошу аудиенции у премьера. Наконец-то у нас появились реальные шансы разделаться с Ши Чжилинем! Как только он даст команду о начале завершающей стадии его гонконгской операции, можешь считать его покойником. И, как только мы его устраним, мы тотчас же заменим генералов, которым он сумел запудрить мозги, нашими людьми. Вырвав у него из рук топор, который он натачивал несколько десятилетий, мы используем его таким образом, каким он сам, по причине трусости, никогда не собирался пользоваться. Пришло время быстрых и решительных действий. Со дна нашего болота подымается пузырь, заряженный огромной энергией. Когда он лопнет, все мои враги будут сметены с лица земли.

Семеня рядом с широко шагающим министром, Чжан Хуа заметил перемену в интонации, с которой тот произнес последнюю фразу. Но промолчал, как обычно.

* * *

Джейк наблюдал, как Блисс спит, наполовину выпроставшись из-под цветастого покрывала. Когда он вылез из кровати, солнечный свет, вливающийся в окно, коснулся его плеча, как меч, посвящающий в рыцари. Он снова в Гонконге. Она спит, и он наблюдает за ней с напряженным вниманием, будто пытаясь разгадать загадку. Он чувствовал на душе все тот же дискомфорт, от которого страдал, лежа рядом с ней в полусне-полудреме. Он усиленно пытался снова заснуть, ощущая какое-то беспокойство от ее близости. Шелк ее кожи, аромат ее дыхания, касающийся его щеки, легкие, как воздух, пряди ее волос, щекочущие его плечо. Он чувствовал, как, ритмично подымается и опускается ее грудь, и ему казалось, что он погружен в воды Южно-Китайского моря у острова Чеунг Чоу и слышит крик Фо Саана, доносящийся к нему из ниоткуда:

Ба-маак! Ищи пульс!Он буквально задыхался в ее ауре. В конце концов, сон снова овладел им. И сон был такой сладкий и глубокий, каким он не наслаждался многие годы.

Полностью Джейк проснулся, когда уже было светло, с чувством такой неловкости и вины, что тотчас же вылез из постели. Хотя ему и очень хотелось остаться рядом с Блисс.

Это чувство вины, такое «западное» по своей су та, он впитал в себя, должно быть, с молоком матери Конечно же, оно не пришло к нему от отца. Джейк вообще редко думал об отце. А когда и думал, то перед ним возникал образ Дэвида Мэрока. Единственной связью Джейка с его настоящими родителями был обломок фу.Сознательные воспоминания детства начинались у него с Гонконга и с людей, которые вырастили его: Дэвидом и Руфью Мэроками.

В свете нового дня Джейк развернул обломок фу, который дала ему Камисака. Тот, который принадлежал Ничирену Да, убеждали его глаза и разум, это обломок той же фу — печати того же китайского императора. Как такое возможно?

Взгляд Джейка вернулся к спящей Блисс. Кто она на самом деле, эта девочка из его далекого детства? Она давно уже переросла ту роль, в которой он привык ее воспринимать. Он понимал, что надо заставить ее выполнить данное ему обещание. Хватит с него всяких тайн. Он не любил вопросов, на которые не мог найти ответа. Он предпочитал озадачивать других. Наверно, и эту черту он унаследовал от матери, Афины Ноулан Ши. Даже умирая, она не открыла ему его истинного имени:

Джейк Ши.

Он стал Джейком Мэроком, но теперь, чувствуя на ладони тяжесть фу, он подозревал, что на свете были еще кое-какие люди, знающие его истинное имя. Кто эти люди? Можно предположить, что Мэрокам было известно его происхождение. А еще кому?

Фу.С самого рейда на Дом Паломника все события вращаются вокруг этого обломка жадеита цвета лаванды: исчезновение Марианны, действия Ничирена, даже появление Блисс. Она знала о пропаже фу, посылала его за ней в Японию. Откуда она узнала? Что она знала об этой реликвии такого, чего не знал он?

Он пересек комнату. Когда он проходил мимо Блисс, его тень упала на ее лицо. Она проснулась и увидела его.

— Джейк.

Блисс спала телешом. Плечи и частично грудь высовывались из-под смятого покрывала. Она не пошевелилась, чтобы прикрыться.

— Ты хорошо выспался?

Этот простой и естественный вопрос вызвал новый приступ чувства вины: спал с ней лучше, чем когда- либо с Марианной.

— Всю ночь ворочался с боку на бок, — ответил он. — Сны замучили.

— Неправда, — мягко возразила она. — Я два раза просыпалась, чтобы проверить, все ли с тобой в порядке. Ты спал, как младенец. Ни разу не пошевелился. Все тревожные морщинки разгладились на твоем лице.

Он сел к ней на кровать.

— Я хочу напомнить тебе о твоем обещании, Блисс. Расскажи мне все.

Она взглянула на него, как мать смотрит на обеспокоенного чем-то ребенка. Села, обхватив колени руками, прижавшись к ним грудью. Ее темные как вороново крыло волосы упали ей на лицо.

— Послушай сначала сказку, которую мне часто рассказывал в детстве отец, — сказала Блисс. — В одной из северных провинций, где зимой мороз надолго сковывает землю, жил да был лис. С утра до ночи он бегал по лесу, добывая пропитание для себя и своей подруги, которая мало того, что была беременной, но и еще страдала от смертельного недуга. Зима выдалась малоснежной и голодной, вот и приходилось лису уходить все дальше и дальше от норы в поисках съестного.

Однажды он пробегал мимо фермы и, заметив в заборе дыру, проник внутрь. Покрутив носом туда-сюда, он живо нашел курятник. Так и стал с тех пор он наведываться на эту ферму, каждый раз таская по курице. Фермер ставил капканы, каждый раз все более мудреные, но лис, от которого всецело зависела жизнь его подруги и еще нерожденного отпрыска, не попадался. Тогда фермер, плюнув на механические ухищрения, взял в руки топор и засел с вечера в курятник, намереваясь подстеречь вора.

И вот, когда лис сунул морду в дыру в стоне курятника, чтобы утащить очередную курицу, фермер набросился на него с топором. Хотя лису и удалось избежать прямого удара, но топор все-таки вскользь задел его. Истекающий кровью лис бросился наутек. Ночь была лунная, и фермер, идя по кровавому следу, пришел к лисьей норе, вырытой под корнями старого дуба.

С помощью своего топора фермер попытался расширить вход в нору так, чтобы можно было пролезть внутрь и добить зверя в его собственном доме. Однако корни столетнего дерева не поддавались топору и скоро усталость и ночной холод заставили фермера отступить от своего первоначального намерения. Однако он не ушел, решив довести до конца начатое дело. Он устроился у входа в нору и стал ждать. Когда лис появится — а он не мог не появиться, поскольку каждое животное должно питаться, — топор обрушится на его голову и положит конец его преступной деятельности.

Целую ночь просидел фермер у входа в лисью нору, но никто из нее не вышел. Утро перешло в серый день, день — в вечер, а вечер — снова в ночь. Голодный и озябший, фермер махал топором, чтобы согреться. И вот наконец он услышал шорох глубоко в норе и притаился, замерев с поднятым наизготовку топором. Скоро он смог рассмотреть черную мордочку, усы зверя и его горящие глаза, фермер приготовился нанести свой смертельный удар.

Но в последний момент он удержал орудие убийства буквально в сантиметре от головы жертвы. Потому