– Мы утратили способность скорбеть о наших мертвых, – печально проговорил Туолин. – И все-таки мне бы очень хотелось побольше узнать о чудовище из ледяного моря.
– Боюсь, больше я вам ничего не скажу, – заметил Ронин. – Однако мне любопытно, каким образом движется это судно. Нельзя ли мне посмотреть...
– На гребцов? – быстро спросил Туолин. – Думаю, вы едва ли...
– Туолин, – перебил его риккагин Тиен, – мне кажется, в данных обстоятельствах у нас нет выбора. Это просто обмен информацией. – Глаза его сверкнули. – Как бы там ни было, проводите нас вниз, к гребцам.
Лицо Туолина напряглось, окаменело. Ронину показалось, что он что-то пропустил в этом диалоге. Что- то важное. Но понял он только одно: он не должен вмешиваться в их разговор.
Казалось, здесь вообще нет воздуха; застоявшаяся вонь мешала дышать полной грудью, но в целом внизу оказалось чище, чем представлялось Ронину. Гребцы, по трое на весло, сидели на длинных деревянных скамьях. Они были обнажены до пояса. В неярком свете блестели перекатывающиеся на плечах и спинах мышцы. Они двигались необычайно слаженно под ритмичный бой барабана и мерное пение. Люди располагались в три яруса на протяжении трех четвертей от длины корабля. Досчитав до ста, Ронин остановился. Кого только здесь не было: темноволосые и смуглые, ширококостные и коренастые, белокожие и светловолосые, желтокожие с миндалевидными глазами – самые разные обитатели континента людей.
– Как вы видите сами, – живо начал риккагин Тиен, – мы не полагаемся на одну изменчивую погоду. Паруса хороши, когда дует ветер, а во всех прочих случаях...
Он пожал плечами.
Они медленно пошли по узкому проходу между рядами гребцов.
– Здесь постоянно есть люди, – продолжал Тиен. – Матросы работают по сменам.
– А они не возражают против такой работы? – спросил Ронин.
– Возражают? – скептически переспросил Туолин. – Они воины, преданные риккагину Тиену. Это их долг. Так же, как их долг – сражаться и умирать, если это потребуется для безопасности риккагина. – Он фыркнул. – Откуда мог появиться этот человек, который не понимает таких вещей? Его явно рано приобщать к цивилизации.
Риккагин Тиен улыбнулся несколько рассеянно, как будто вспомнив какую-то неплохую остроту.
– Он пришел издалека, Туолин. Не судите его так строго.
Глаза Туолина сверкнули, и Ронину на мгновение показалось, что он вот-вот бросится на своего риккагина.
– Вот возьмите и научите его, если он не понимает наших обычаев, – безмятежно заметил Тиен.
– Да, – сказал Туолин. – Терпение – уже само по себе награда, не так ли?
Тиен шел по проходу, а они следовали за ним, отставая на шаг.
– Видите ли, – заговорил Туолин, – мы несем на себе некоторые моральные обязательства, которые вложены в нас едва ли не с рождения.
Краем глаза Ронин заметил какое-то темное пятно.
– Служить риккагину – в этом немало преимуществ. Приближается по диагонали, раздувается...
– Кто-то хорошо ест, кто-то одет, у кого-то есть деньги. Кого-то обучают...
Туолин тоже заметил движение. Он продолжал идти как ни в чем не бывало, но длинный кортик уже покинул свое место за кушаком. Раздался вопль, разорвавший спертый воздух, – так внезапный порыв ветра распахивает тяжелую бархатную штору, – и на них кто-то набросился. Туолин прыгнул вперед; его кортик сверкнул в яростном выпаде. Длинная, тощая, покрытая потом фигура замахнулась изогнутым мечом. Лицо нападавшего было искажено. Во рту, открытом в безумном крике, виднелись гнилые пеньки зубов. Остекленевшие фанатичные глаза были выпучены. Фигура наткнулась на мелькнувший клинок Туолина. Ноги отчаянно дернулись, глаза закатились: кортик рассек обнаженную грудь, из которой хлынула кровь вперемешку с осколками кости. Меч нападавшего стукнулся о доски. Риккагин Тиен бесстрастно наблюдал за тем, как Туолин вынимает кортик и умелым движением перерезает упавшему горло. Ронин отметил, что Тиен даже не стал вынимать свой меч.
Риккагин вздохнул и, не глядя на них, сказал:
– Нам лучше вернуться на верхнюю палубу.
Он перешагнул через труп и направился к трапу.
Шаангсей надвигался все ближе, пока их корабль, маневрируя среди заполнявших акваторию больших и маленьких судов, заходил в порт. Корабль медленно вспарывал густое море, желто-коричневое и какое-то вязкое, проходил мимо рыбацких суденышек с прямыми парусами и торговых кораблей с высокой кормой. Ронину, стоявшему у правого борта, показалось, что он разглядел широкое устье реки, впадающей в море.
Он стоял на высоком полуюте, упиваясь видом города, а вокруг него кипело движение: матросы бегали по вантам, рифовали последние неразвернутые паруса, закрепляли реи и канаты. В воздухе вырос лес блестящих от стекающей воды весел, которые гребцы уже собирались укладывать. Город, похожий на огромный драгоценный камень, раскинулся перед ним в синеватых сумерках, пыльный и тусклый от возраста, исполненный суетливого движения, вздымающийся из морской пены и испарений земли.
Нижние здания, что располагались ближе всех к пристани, были, похоже, построены в дельте, и Ронин снова взглянул на устье реки, чтобы убедиться в своей догадке, но оно было закрыто плотным скоплением домов. За ровной местностью дельты город поднимался по горному склону, точно выгнутая спина испуганного животного, и многие строения держались на деревянных столбах, врытых в склон и поддерживающих выступающие балконы с каннелюрами и колоннами. Темное дерево отливало глянцем при тусклом свете ламп и светильников, зажженных внезапно во всем городе разом, как будто по условному сигналу. Сгущающаяся сапфирово-лиловая дымка смягчала мерцание огоньков, и отдельные световые
