вырезанных, как он однажды сказал Ронину, из зуба мифического гигантского крокодила. На каждой из граней всех семи кубиков чернели какие-то странные знаки. Кости.
– Что они тебе говорят?
– Кай-фен начался, Ронин. Последняя битва. И теперь каждый должен сыграть отведенную ему роль. Каждый. Даже мы с Хиндом.
– Даже?
Лицо карлика потемнело.
– В этой битве человечество либо выстоит, либо падет. Таков расклад: уцелеть или погибнуть. Третьего не дано. Наступает новая эпоха, Ронин, и никто не скажет, что она принесет с собой.
– Даже кости.
Это был не вопрос.
– Ни один человек, ни одно существо не знает нынешнего соотношения сил.
Рядом с ним зашевелился Хинд. Его передние лапы дрожали. Ронин взглянул на него, и ему в голову пришла странная мысль: Может быть, Хинду снился сейчас тот же самый сон, который однажды приснился Ронину, – как он несется по сочным лугам вместе с преображенным Черным Оленем, рога которого превратились в сверкающий шлем.
– Теперь, когда все светлые линии, уходящие в будущее, обрезаны, слепые силы выстроились в боевые порядки. Вот почему так жестока и неоднозначна борьба за власть; вот почему путь к победе лежит через боль и страдания, вот почему... – Боннедюк наклонился и погладил чешуйчатую спину Хинда, – об исходе грядущей битвы я знаю не больше, чем ты.
В голове Ронина мысли о последней битве причудливо переплетались с размышлениями о Черном Олене. Потом он выбросил все это из головы и поднял кулак в перчатке.
– Хочу тебя поблагодарить. Твой подарок не раз выручал меня.
Боннедюк Последний улыбнулся.
– Приятно это услышать.
Ронину вдруг показалось, что что-то ритмично постукивает вдалеке. Очень похоже на звуки, которые он слышал в доме Боннедюка в Городе Десяти Тысяч Дорог. Он подлил себе вина.
– А теперь расскажи, как Хинд меня разыскал.
– Я думал, ты знаешь. Это корень помог.
– То есть не сам корень, а то, что я его съел?
Боннедюк Последний кивнул.
– Главное, ты его заполучил, а уж когда ты его съешь... это был вопрос времени...
– Но как ты узнал...
– Так сложились обстоятельства. – Карлик потер больную ногу. – Как бы там ни было, теперь наша связь стала сильнее, а это важно...
– Но...
– Ты еще ничего не спросил о перчатке из шкуры Маккона, – осторожно проговорил Боннедюк Последний. – И лучше об этом не спрашивай. Это был предпоследний шаг в окончании Старого Цикла.
Ронин открыл было рот, но Боннедюк остановил его взмахом руки.
– Сейчас не время. Три Маккона уже прибыли на континент человека, и четвертый на подходе.
– А что со свитком?
– Я как раз собирался тебе сказать. – Голос у карлика сделался резким. – Тебе надо отплыть на Ама- но-мори.
Воцарилась неуютная тишина. Пламя плясало в камине, облизывая поленья; нижнее прогорело и с тихим треском рассыпалось. Вверх полетели искры. Снаружи доносились крики и песни моряков, снаряжающих в плавание свои корабли. Все эти звуки казались далекими и нереальными. Солнечный свет разливался по небу, опускаясь на землю косыми лучами.
Наконец Ронин взглянул в морщинистое лицо старика.
– Ты знаешь, где этот остров?
Боннедюк кивнул:
– Я дам тебе карту. Знаний, которых ты ищешь, знаний, необходимых всему человечеству, здесь больше нет. Континент человека утратил былое величие. Последняя наша надежда...
– Буджуны... – обронил Ронин.
– Да.
Воздух был теплым и мягким, каким и должен быть воздух летом. Казалось, здесь солнце греет сильнее. Но и здесь, в тишине и покое, невозможно было забыть о распрях, кипящих за склонами голубых, в дымке, гор далеко на западе. Невозможно было забыть о войне, разрушающей континент человека.
Ронин с мрачным лицом шагал к пристани, держа за руку Моэру. Боннедюк с Хиндом шли рядом.
Прикрыв ладонью глаза, Ронин посмотрел в направлении, указанном стариком, и увидел стоявший неподалеку от берега двухмачтовый корабль, готовый сняться с якоря. На палубе у мачты суетились матросы – ставили прямые паруса.
