отсюда, тем лучше. Регина мучилась в нерешительности, в ней пробуждался материнский инстинкт, ей хотелось наперекор всему видеть своего ребенка, заботиться о нем и оберегать от всего того, что обрушилось сейчас на ее плечи. Воспитать его счастливым! А там родители и сами поймут, насколько были несправедливы. И она простит их. Вот Юриса — никогда. Пусть ребенок думает, что его отец умер…
И в то же время она все чаще ловила себя на том, что начинает ненавидеть еще не родившегося ребенка. Из-за него бросил ее Юрис, из-за него должна она искать пристанище у чужих людей, из-за него пройдет мимо молодость. И еще тяжелее делалось оттого, что она знала: о ней никто не позаботится. Других женщин навещали счастливые отцы, просили хоть в окно показать новорожденных, а к ней не придет никто, она никому не нужна, все о ней позабыли. А ведь в свое время они с Юрисом обещали друг другу, что никогда не расстанутся, — и вот какая судьба ее постигла… Ночами она тихо плакала, иногда до самого утра. И в бессонные ночи ее все чаще стала посещать мысль отказаться от ребенка.
Когда сын родился, Регина была словно в лихорадке. Казалось, болело все тело, не оставалось местечка, где не колола бы невыносимая боль. Такую боль способно причинить только предательство самых близких людей. Ее не радовали слова медсестры, что родился у нее настоящий богатырь. Все потеряло какую-либо ценность. Регина не могла даже посмотреть на сына без того, чтобы ненависть в ней не вспыхнула еще сильнее. Она умом понимала, что ребенок ни в чем не виноват, но ничего не могла с собой поделать.
Не прошло это чувство и когда она подписала документы об отказе от своего ребенка. Слова врача, уговаривавшего ее не спешить, подумать как следует, не возымели никакого воздействия. Выписавшись из больницы, Регина, ни с кем не прощаясь, уехала в отдаленный район республики. Все предали ее, и у нее не осталось ни одного близкого человека.
И вот прошло два года. Сначала Регина жила в общежитии, но недавно получила однокомнатную квартиру. Первое время она старалась не думать о сыне. Да и что думать, если все равно жить с ребенком в общежитии было бы нельзя. Но теперь ее с каждым днем все более одолевало желание увидеть сына. Как он выглядит? Научился ли уже ходить? Говорить? Похож ли на нее? Как его назвали? Как живет он без близких? Кто заменил ему мать?
Все больше терзала ее мысль о том, что необходимо что-то предпринять. Но что именно? Поехать в больницу? Это казалось самым правильным, но Регине трудно было представить, как посмотрит она в глаза врачу, — так усердно уговаривавшему ее не бросать сына. И Регина решила прежде всего написать туда. В письме она объяснила, что перед родами ее оставил отец ребенка, отвернулись родители и положение казалось настолько безысходным, что она просто не представляла, куда денется с сыном… Письмо получилось длинным и, как ей казалось, убедительным, и Регина стала думать, что все устроится.
Потянулись дни ожидания. Минула неделя. Регина сказала себе: если еще через день-другой ответа не будет, она поедет к сыну сама. Но письмо пришло. На конверте был штамп больницы, и Регина поняла, что в нем заключается ответ.
С волнением начала она читать. Пробежала одним духом. Перечитала еще раз: может быть, она чего-то не поняла? Может быть, ошиблась?
Но ошибки не было. Главный врач писал: «Ваше письмо рассмотрено. Вынуждены ответить, что ваш ребенок усыновлен, и в соответствии с законом дальнейшие сведения о нем и его местонахождении не подлежат оглашению».
Это было все. И Регина поняла, что в несчастье ей не поможет никто. Потому что два года назад она по доброй воле написала, что от ребенка отказывается и интересоваться его судьбой никогда не будет.
И все же она пошла в милицию. Там ей объяснили то же самое: сведения оглашению не подлежат. Она ходила к адвокату, писала в редакции газет, но ответ знала уже заранее: своего сына она не увидит больше никогда.
Наверное, читателей волнует тот же вопрос, что не давал покоя и мне: как могли оказаться столь жестокими родители Регины в момент, когда дочери их было бесконечно тяжело? И как после такого предательства мог жить Юрис? Но они об этом не рассуждали. Смогли — и все. Такие люди.
В этом еще нет уголовно наказуемого деяния. Но граница близка. Совсем близка, потому что моральное преступление эти люди уже совершили.
Мотоцикл уже набрал скорость, когда я увидел на обочине человека с поднятой рукой. Проезжавшие машины не останавливались, мне же спешить было некуда, и я притормозил. Увидев перед собой милиционера, молодой человек растерялся. Я спросил, далеко ли ему ехать. Парень назвал Лиекнский сельсовет — там, по его словам, находился хутор Мелнземес. Я прикинул: километров, пожалуй, сорок, но что поделаешь. Сам вроде бы напросился — хотя сейчас про себя и пожалел об этом. Однако я всегда знал, что буду поступать именно так и не смогу проехать мимо человека. Потому, может быть, что в дни моего детства, когда автобусы ходили куда реже, мы с мамой часто добирались до Тукумса на попутных, и те шоферы, что не останавливались, казались мне людьми бессердечными. Зато те, кто подбирал нас, были, по моему разумению, лучшими людьми на свете.
Ночью прошел сильный дождь, дорога на Лиекну была проселочной. Но как сказать парню, что гнать мотоцикл по такой грязи просто глупо? Полдня потом будешь мыть и все равно не отмоешь.
— Что, срочное дело? — спросил я, в глубине души надеясь, что молодой человек поразмыслит и решит отложить поездку.
— Иначе никак не получается. Я только что разыскал адрес своего отца. Никогда его не видал. А послезавтра ухожу в армию, и до того мне надо обязательно с ним увидеться. Да вы езжайте, остановлю кого-нибудь. — И он без особой надежды глянул на дорогу.
Было воскресенье, и машин проезжало немного. А если и ехали, то главным образом частники, которые успели уже разучиться понимать пешеходов.
— Садись в коляску, — сказал я. — Мне все равно в ту сторону.
Не скрывая радости, юноша мигом вскочил в коляску мотоцикла. Я включил мотор, и вскоре мы свернули с шоссе. Пошла ухабистая дорога, в выбоинах стояла вода. Я ехал не спеша. Мотор однозвучно гудел, и вдруг мой пассажир заговорил:
— Просто не знаю, как и благодарить вас. Я эту поездку представлял себе много лет. Не знал где, но надеялся, даже уверен был, что отца разыщу. Живого или мертвого. Я бы и на край света поехал, только бы встретиться. О своих родителях мало что знаю. Вырос в детдоме. Там мне сказали, что мать погибла в аварии. А про отца никто ничего не знал. Как-то я прослышал, что после аварии он остался инвалидом, но разыскать его все не удавалось. А тут попал в мои руки его адрес: прочитал в «Сельской жизни» заметку об одном леснике, а фамилия у него моя, и имя совпадает с моим отчеством… Показал журнал товарищам, они сравнили его снимок со мной и решили, что сходство большое. Писать ему я не стал, еду без предупреждения: а вдруг просто совпадение, и заставлю человека зря волноваться…
Он умолк и молчал уже до самого конца дороги. Я время от времени поглядывал на спидометр; скорость я держал около семидесяти, успев уже приноровиться к дорожным ловушкам. И чем меньше оставалось до встречи, тем больше мой пассажир уходил в себя. Наверное, размышлял о том, что скажет человеку, который, может быть, его отец. Пока только — может быть. И мне, откровенно говоря, казалось, что вероятность эта достаточно мала. Неужели, будь этот человек отцом, он сам не разыскал бы сына?
У дороги показался столбик с указателем: «Лиекнский сельсовет». Навстречу шла женщина. Притормозив, я спросил ее, как добраться до нужного хутора. Оказалось, что это совсем близко — первый же поворот направо. Правда, выполнить это оказалось не так-то легко: начался совершенно раскисший проселок. При малейшей невнимательности можно было основательно застрять в грязи, а то и съехать в кювет, откуда без трактора не вылезешь.
Впрочем, пока что обходилось без приключений, а впереди уже виднелись какие-то строения. Раздумывая, к какому из них править, я заметил поблизости вышедшего на дорогу человека.
Когда он нерешительно подошел к нам, я спросил, какой из видневшихся хуторов носит название «Мелнземес».
— Да вот этот самый. Только сейчас там никого нет. Жена поехала на рынок, а я тут вожусь со скотиной…
Теперь вылез из коляски и мой спутник. Поздоровался со встречным и поинтересовался, живет ли на
