— Ну что, забираешь свои тачки? - Я показал баночкой пива:
— С процентами. Тачки и вот тот джип. Красненький.
Чабан на мгновение онемел.
— Ты, Ходжа, не очень задираешь нос?
Мое пиво кончилось. Я поставил баночку на стол. Справа от меня, по невыключенному телевизору, рекламировали «Херши-колу». Я сунул руку по локоть в телевизор и достал «Херши». У Чабана глаза полезли на лоб. Я отпил из бутылки и протянул ее Чабану.
— Нет, не очень, — ответил я.
Чабан кашлянул, как профессор перед лекцией, и пошел к джипам. Уж не знаю, что он там объяснил, а только ребята загнали на стоянку и «мерс» с «мицубиси», и второй джип. С Чабаном приехало восемь человек, и в один оставшийся джип они не влезли.
Благодаря сотворенному мной заклинанию я видел и их куртки, и то, что у них под куртками, вплоть до того, какого цвета резинка в трусах. На всякий случай я превратил порох в патронах их волын в морскую соль.
Чабан вернулся ко мне. Губы у него от гнева были тонкие и красные, и он еле сдерживался, но вел себя, как истый джентльмен. Наверняка он уже обдумывал, сколько маслин он хотел бы выпустить в мое брюхо, но Чабан не оттого стал Чабаном, что не совался в воду, не разведав досконально фарватер. Наверняка до него уже дошли слухи о Князе и Горбуне, и ему хотелось сначала понять, с чем он связывается.
— Доволен? — осведомился Чабан.
— Покажи-ка мне твою волыну, — ответил я. Чабан помертвел лицом и вынул из-под мышки потрепанный «ТТ». Обычно он не ходил вооруженный, но он не каждый день ездил в гости к человеку, который возит с собой в «девятке» целый выводок уссурийских тигров.
— Махнемся? — сказал я. И вытащил свою. Чабан обомлел. Свою пушку я нарисовал, разглядывая картинки с разными старинными пистолетами. Ведь могли ж тогда люди! Каждый ствол разрисовывали, что твой Айвазовский. Словом, у меня был полицейский «стар»: ствол был как ствол, а рукоятку покрывал слой золота с полпальца толщиной, и в этом слое были хитро вычеканены всякие зверушки с рубиновыми глазами.
Я не хотел ссориться с Чабаном. Поставить на место — пожалуйста, а вот ссориться — не-а, я не драчлив. Просто терпеть не могу, когда мне предъявы делают.
Чабан молча взял протянутый ему ствол и сунул за пазуху. Он даже удержался от искушения поддеть пальцем камешки на рукояти — вправду рубины или стекляшки?
— Бывай, Ходжа, — сказал он и повернулся, чтобы идти. Голос его стал заметно теплее. Во всяком случае, лицо он не потеряет. Даже если его люди будут добираться домой на такси.
— Погоди, — окликнул я грузина. Тот обернулся: в моих руках была баночка с серым порошком.
— Я слыхал, — сказал я, — что твоих людей покусала кошка. Полосатая такая. Ты их помажь из этой баночки — целее вчерашнего будут.
Совсем развеселился Чабан. Хлопнул меня по плечу.
— А ты неплохой парень. Ходжа! — говорит. — Если на тебя кто наедет — звони.
Я сызмальства усвоил — человек сам по себе, будь он хоть Эйнштейн, — пшик. А человек, который сам по себе и с лимоном в кармане — это просто кабан на стенке тира. Зачем я, в сущности, затеял всю эту историю с автомагазином? Ведь я мог придумать, по правде говоря, вещи поприбыльней.
Ведь к этому времени, могу признаться, я мог наведаться в форт Нокс и хапануть там то, что не удалось хапануть известному антигерою Яна Флеминга. А поскольку дело было в России, то я точно знал, что ничтожная часть золотого запаса Америки обеспечит мне вечную благосклонность подмазанных полковников и майоров МВД.
Но мне надобны были не деньги, а уважение. Да и что такое одинокий богач? Одинокий богач — это нонсенс, по крайней мере в России. Это курица на базаре жизни, к которой приценивается каждый проходящий вор. Это разборка на завтрак, обед и ужин. Ведь надоест раз за разом доказывать какому- нибудь залетному вору из Комсомольска-на-Амуре, что ты не верблюд. Притом наедет какой-нибудь отморозок, сдуру не врубится да и пришьет. Словом, приятно, когда тебя охраняет магия, но куда приятней, когда тебя охраняет репутация. А что до ментовки, тут я не беспокоился. Уж если она не осмеливалась дотронуться до Шарифа-рэкетира, неужто она полезет на Шарифа-колдуна?
Словом, открыл я свою автолавку, купил элитный особнячок по Рублевскому шоссе, набрал себе ребят и зажил в свое удовольствие. Дом у нас получился как дом, как все живут. Правда, с одним было строго — с бабами. Чтобы блядей на дом вызывать — этого у нас не было. Захотят ребята — я тотчас в кабинет, подую, пошепчу и вывожу им десяток суккубов или ундин. Ребятки поначалу побаивались, а потом привыкли. И то? Блядь она и есть блядь, и повадки у нее блядские, и рожа не всегда первосортная. А как я суккубу велю принять облик Клаудии Шиффер, так у ребят сразу челюсть отвисает, а внизу, наоборот, очень даже встает.
Вскоре какой-то фраерок задумал открывать на соседней улице представительство и ко мне обратился. Так, мол, и так, стены есть, а «крыши» нету, готов дать на ремонт, но чтобы не протекало. Я не пожадничал, объяснил ему, что в этом районе платят Чабану и рекомендацию дал. Чабан был очень тронут.
А других я под свое крыло брал. Чуть где грохнут авторитета, среди людей его начинаются разборки, подданным его становится тошно — и я тут как тут.
Я не торопился. Зачем мне торопиться? У меня в подвале философский камень варится и вечность — впереди.
Утром тринадцатого числа полковник Яниев зашел в кабинет к майору Головиченко, командиру СОБРа и своему старому афганскому другу.
— Пошли, Сережка, почирикаем, — сказал Яниев.
Оба мента прошествовали узким коридором, отделанным беспородным и лохматым, как дворняжка, линолеумом, и вошли в кабинет Яниева. Яниев нажал селектор и велел:
— Будякина ко мне.
Старлей Будякин явился через две минуты. Он был белобрыс, свеж и улыбчив, как смеющаяся корова на упаковке с сыром.
— Ну что у тебя там по этой заразе. Ходже? Установил, откуда он тачки гоняет?
— Никак нет, товарищ полковник! Растаможка у них липовая, большие деньги за нее платит, не ходит его товар через границу. Откуда он его берет — просто уму непостижимо.
— Тоже мне, бином Ньютона, — фыркнул Головиченко. — Паленые у него тачки.
— Никак нет. Это ж просто мистика какая-то! У него дача по Рублевке, в даче гараж. Утром гараж открывается, и из него выезжают тачки, одна или две. То джип, то шевроле, а вчера линкольн выкатили. И ни одна из этих машин перед этим в гараж не заезжала. Мы все вокруг обложили! Мимо нас мышь и та бы не проскочила! Печет он их, что ли? Конвейером?
— Забавный у него в гараже конвейер… — пробормотал полковник. То джип, то шевроле…
— Да, и вот еще что, — вспомнил лейтенант. — У него по налогам выходит, что он не сам продает тачки, а действует как посредник заграничной конторы. То есть налогом облагается не прибыль от продажи, а коммиссионные. Это ж чушь собачья! У нас же таможня комиссионную тачку через границу не пустит! Я в налоговой полиции спросил, сколько им за это дали, а у них глаза безумные, и губы от имени «Ходжаев» трясутся.
— Не слабо, — сказал полковник, прекрасно знавший, что обычно при встрече с налоговой полицией трясется не полиция, а предприниматель. — А еще какие данные у нас по Ходже?
— Гадкое это место, — сказал старлей, — поганое. Мы позавчера сидели в наружке, слышим смех, шум. Думаем — дай заглянем на участок. Ну, там у них телекамеры по периметру выставлены, я к забору соваться не стал, а вместо того на сосну влез. Вот я гляжу вниз — ну сейчас же декабрь, слякоть! А у них там июнь. Травка зеленеет, цветочки цветут, парни в шортах шашлык жарят или без шорт девок трахают. Красавицы девки!
— Ты это заснял?
