уполномоченный пил, не просыхая: с девяти утра трезвым его нельзя было застать. Все знали, что Рындя фактически и руководил ФСБ, и все знали, что ФСБ работает в пользу Семина.
Рождество Прашкевич отмечал на даче вдвоем с одним из старых своих сослуживцев, которому тоже предложили недавно работу в коммерческой структуре, и Прашкевича сказал:
– Знаешь, в чем была моя ошибка? В том, что я ушел из органов. Моя должность – это был мой капитал. И когда я ушел, со всеми моими связями случилось то же, что с рублем в девяносто втором году. Они о-бес- цени-лись. И Семину теперь нужен не я, а Рындя.
– Брось, Володя, – сказал бывший подчиненный, – у тебя все твои связи остались.
– Мои связи – старые связи, – проговорил Прашкевич, – мои люди – старые люди. А сейчас в органы пришло новое поколение. Мы могли дать по морде или подкинуть ствол. Но когда мы сажали, мы сажали бандитов. А новое поколение они могут посадить всех, а кого не посадят – убьют. А я так не могу.
Прашкевич, зажмурясь, выхлестал стакан водки, кинул в рот ломоть осетрины и продолжил:
– Все началось с того, что я не смог посадить Тахирмуратова. Сыч меня вызвал и сказал, что Тахирмуратов должен сесть, но сесть так, чтобы при этом не замазать Сыча, или не сесть, но ходить под статьей и не вякать… А я не смог. И тогда у него пристяжным стал Рындя.
– Но Рындя же тоже не посадил Тахирмуратова? – законно удивился старый приятель.
Взгляд Прашкевича на мгновенье собрался и стал донельзя осмысленным:
– Да, – сказал он, – я об этом не думал. В самом деле, Рындя же тоже не посадил Тахирмуратова…
Виктор Семин сидел в просторном салоне Боинга-777 и читал газету «Нарымский вестник». «Боинг» еще стоял на земле: мимо широких кресел первого класса шли пассажиры второго салона, обремененные поклажей и детьми. Рейс «Москва-Бангкок» с промежуточной посадкой в Нарыме готовился к взлету, и в промороженное окошко было видно, как рабочие где-то внизу грузят багаж.
Рядом с Семиным сидела красивая с фарфоровым личиком девушка. Девушку эту Семин обнаружил месяц назад в собственной постели после особо тяжкой пьянки.
На первой полосе газеты, которую читал Виктор Семин, была фотография центрального универмага, и, хотя никакого снимка Елены там не было, в тексте под фотографией упоминалось, что реконструкцией универмага занималась архитектор Елена Ратмирцева.
Семин летел с девушкой Викой в Таиланд на новогодние праздники. Девушка охотно смеялась, показывая красивые белые зубки, и в постели она была безупречна. Да и вообще не было за ней никаких недостатков, кроме разве одного телефонного разговора, случившегося дня через три после их знакомства. Девушка Вика позвонила своей подруге и велела ей передать Вадику, чтобы тот больше не приходил, потому что она, Вика, нашла себе мужика покруче. 'У него «мерсюк» бронированный, – сказала девушка Вика, – куда там Вадику с его драным «ниссаном».
Это была уже третья девушка, которую Семин сменил за три месяца.
Девушка Вика заметила, что Семин смотрит на газету, как рысь на белку, и нежно спросила:
– Котик, что-то случилось?
– Нет, я сейчас вернусь, – ответил Семин, встал и начал пробираться к выходу. За ним поспешил охранник.
Уже когда они выходили из самолета, охранник недоуменно оглянулся на грязную тушку «боинга» и спросил:
– А как же Вика?
– Пусть летит куда хочет, – ответил Семин, – кстати, проследи, чтобы мой багаж выгрузили.
Через три дня доверенный охранник Семина договорился с пацаном, который часто возил Елену. Охранник предложил пацану тысячу долларов затем только, чтобы тот устроил Семину встречу с Еленой. Охранник и пацан учились когда-то вместе в одном классе, и быстро нашли друг с другом общий язык. Пацан согласился, что никакого вреда не будет, если бывший хахаль Елены Сергеевны посмотрит на нее в ресторане, а польза, напротив, будет ощутимая – в тысячу баксов.
– Она, если окажется где-нибудь одна, – сказал охранник, – ну, постричься там поедет или после встречи одна в кабак зайдет позвони мне, а?
Вторник пятнадцатого января вьщался для Елены хлопотным. С утра она оказалась в мэрии, где надо было поставить закорючку под проектом, потом она отправилась в старинный особнячок, в котором вот уже три года обретался РУБОП милицейское начальство, руководствуясь какой-то не совсем архитектурной логикой, поручило ее фирме реставрацию особнячка, – и уже днем заглянула в «Нарымский пассаж». Отделка помещений на четвертом этаже, затянувшаяся после самоубийства Тахирмуратова, была почти завершена. Новым директором торгового дома был парень лет двадцати пяти, детдомовец и выпускник Уортонской школы бизнеса – учеба его была оплачена Малютой через какой-то фонд. У парня были приятные манеры и мертвые глаза.
Елена посмотрела с ним отделанные помещения и подписала какие-то бумаги, а потом, проголодавшись, зашла в японский ресторанчик на первом этаже. Она сделала заказ и пошла вымыть руки, а когда вернулась, увидела, что за ее столиком сидит плотный и лысый человек в безукоризненном деловом костюме глава службы безопасности Семина, бывший замначальника Нарымского УВД, полковник Геннадий Прашкевич.
– Привет, красавица, – сказал Прашкевич, поднимаясь и кланяясь Елене, – я смотрю, ты хорошеешь день ото дня.
Елена привычно сжалась. Она боялась комплиментов мужчин и никогда им не верила. Но Прашкевич не заметил ее реакции, как он почти никогда не замечал реакции женщин. Вообще женщины в его профессии Прашкевича интересовали, как ни странно, мало. Он знал, что они любят деньги и комплименты. Будучи ментом, он был вынужден довольствоваться вторым, сейчас же с большим облегчением перешел на первое. За редкими случаями, ему не довелось ошибаться.
– Как жизнь? – спросил Прашкевич. Елена помолчала.
– Вам что-то нужно? – спросила она.
