сегодня он станет президентом, потому что он целую неделю поил и развлекал комиссию из ФСБ и передал ей пять миллионов долларов.
Слева от Атаева сидел лидер демократической оппозиции и вице-спикер парламента Саитбек Мирзабеков. Он полагал, что сегодня станет президентом, потому что он уступил Комиссарову долю в подпольном коньячном заводе и учился в одном институте с нынешним министром финансов.
Сапарчи был очень доволен жизнью. Поэтому он перегнулся к мэру города и сказал:
– Эй, Шарапудин! Сегодня меня назначат президентом. Почему бы тебе не отдать мне морской порт прямо сейчас?
– Это меня сегодня назначат президентом, – ответил мэр города, – и я выдеру у тебя порт вместе с зубами.
В этот момент боковая дверь зала распахнулась, и в проеме, под всполохи фотокамер, похожие на блеск молний, показался первый вице-премьер Углов, и рядом с ним, в белом костюме и белых крокодиловых туфлях, – народный депутат Гамзат Асланов.
Но они были не вдвоем.
Перед ними, словно хрустальный шар судьбы, охрана катила инвалидную коляску, и в этой коляске, в строгом черном костюме, чисто выбритый, аккуратно подстриженный, сидел, выпрямившись, президент республики Северная Авария-Дарго Ахмеднаби Асланов.
Зал вдохнул – и не выдохнул.
Сапарчи Телаев всплеснул руками, и, не удержавшись, сказал мэру Торби-калы:
– Мне же сказали, что этот старый баран уже сдох!
Тут президент поравнялся с президиумом, фотовспышки слились в один сплошной световой ливень, а Сапарчи крутнул свою коляску так, что она чуть не столкнулась с охранниками, но вовремя затормозил и закричал:
– Ахмеднаби Ахмедович! Мы все молились за вас!
И осекся.
Президент Асланов глядел мимо равнодушными глазами.
Ахмеднаби Асланов, великий президент, десять лет управлявший республикой, жонглировавший всеми – ваххабитами и тарикатистами, радикалами и умеренными, аварцами и лакцами, кумыками и чеченцами, политик с железной волей и бронзовой совестью, человек, который отказался уйти в отставку тогда, когда в этом самом зале мятежники, захватившие Дом Правительства, угрожали зарезать, как баранов, его сыновей, – был мертв.
Высохший старик с редкой луковкой волос на голове и неживым, как разбомбленный дом, взглядом, – это было просто чучело Ахмеднаби. То, что остается от человека, когда душа его умирает, а тело получают в свое распоряжение таксидермисты из лучших клиник мира.
Вблизи Сапарчи видел это так же ясно, как секундную стрелку на часах, но зал издали видел только величавого старика в кресле.
Шум и шорох понемногу затихли. Президиум расселся, и вице-премьер Углов поднялся на трибуну, туда, где за его спиной скрещивались древки двух триколоров: российского и республиканского, на котором синяя полоса была заменена на зеленую.
– Уважаемые депутаты и члены правительства, – сказал вице-премьер Углов, – как видите, президент Асланов снова с нами. Враги России не дождались его ухода. И именно потому, что президент Асланов был, есть и останется президентом, на повестке дня так остро встает вопрос об укреплении других элементов властной верикали. В частности, парламента и правительства. Парламент республики разболтался. Иные депутаты ведут себя так, словно за этим столом в этом президиуме до сих пор сидят лидеры мятежа, в котором депутаты якобы невольно участвовали. С этим пора кончать. И в этой связи мы в Москве посоветовались с президентом и решили предложить на должность главы парламента республики народного депутата от Шебесского района, Гамзата Ахмеднабиевича Асланова.
Сапарчи Телаев переглянулся с мэром Торби-калы. В одно мгновение Сапарчи понял, что сейчас произойдет.
Президент Асланов был недееспособен. Согласно конституции республики, в случае недееспособности президента его обязанности исполнял спикер парламента. Гамзата изберут спикером, и он будет исполнять обязанности своего отца до тех пор, пока тот не умрет.
И способа помешать этому не было. Нельзя отказать в просьбе перед гробом покойника, особенно если покойник просит сам.
В следующую секунду Сапарчи снова толкнул свою коляску, схватил микрофон и сказал:
– Иван Витальевич! Это совершенно правильное решение. Гамзат Ахмеднабиевич зарекомендовал себя опытным политиком. Человеком выдающейся воли, ума и обаяния. С ним наша республика в надежных руках.
– Исключительно правильный поступок! – вскричал мэр Торби-калы Шарапудин Атаев.
– Это не поступок, это подвиг! – возразил ему лидер демократической оппозиции Саитбек Мирзабеков, – полоса несчастий, которая нависла было над республикой, миновала! И все благодаря мудрому решению Кремля!
Гамзат Асланов сидел в президиуме, выпрямившись, и его обтянутые белой лайкой пальцы постукивали о поверхность стола. Фотовспышки били в лицо, как Фаворский свет. Он сидел на том самом месте, где полгода назад человеку по имени Ниязбек Маликов влепили в затылок пулю из «стечкина».
Ниязбек был мертв, а он, Гамзат, был жив, ибо Аллах всегда помогает праведным.
Черная «Ауди» Кирилла остановилась у горбольницы без пятнадцати десять.
Водитель остался в машине, а сам Кирилл, в сопровождении двух шкафообразных рож, поднялся на третий этаж, туда, где под попискивание осциллографа и под неуспыпным взором двух ментов в отдельной палате лечился человек с паспортом Магомеда Эминова.
На этот раз Магомед был в сознании. Он лежал в желтоватых от старости простынях, и его руки были похожи на клешни рака-отшельника: худая – слева, раздувшая от гипса – справа. Черные, как копирка, глаза равнодушно глядели в беленый потолок, и жилистая шея торчала из расстегнутого ворота полосатой пижамы. Возле больного хлопотал врач. При виде Кирилла он приветливо улыбнулся.
– Познакомься, Магомед, – сказал он, – это Кирилл Водров. Следователь из Москвы. То т самый, который спас тебе жизнь.
Черные глаза перестали глядеть в потолок и глянули на Кирилла, и Водров поразился, насколько знание о человеке меняет взгляд на этого человека. Неделю назад Кирилл видел перед собой беспомощного, сломанного жизнью, рано поседевшего мужика, который в порыве отчаяния совершил глупое и страшное преступление, за которое с него стребуют еще более страшную цену. Теперь он видел седого волка. Человека, защищавшего Грозный в январе 95-го и бравшего его в августе 96-го. Человека, ушедшего по снегу из Первомайки и уцелевшего в аду роддома.
Этот человек выжил там, где сам Кирилл никогда бы не выжил, и Кириллу следовало учесть, что в схватке один на один оправившийся от побоев фанатик, несмотря на гипсовую клешню и простреленный бок, скорее всего, возьмет над москвичом верх.
Между тем врач прочел что-то в глазах Кирилла, и обеспокоенно перевел взгляд с федерала на стоявших за ним громил.
– Выпишите его, – сказал Кирилл, – мы его увозим.
– Но…
– Заберите его, – приказал Кирилл.
Он поразился тому, с какой готовностью выдернули раненого из постели. Один из ментов бросил его на колени, и врач закричал:
– Вы не можете! У него сложный перелом!
В следующую секунду наручники защелнулись за спиной арестанта, и Кирилл увидел его глаза. Они были стеклянные, как у чучела. С губ пленника не сорвалось ни единого стона. Взгляд врача окатил Кирилла, как ушат помоев.
– Погодите! – вдруг отчаянно вскричал врач, – хоть куртку-то ему, хоть одежду дайте!
Арестант был босой, в полосатой пижамке, с трудом сходившейся на груди, с рукавами, кончавшимися
