течением как раз бы снесло к «Летучему голландцу»…
Охрименко возражает — по сведениям пулеметчика, морф полз к воде. Спрашивают меня. Приходится подтверждать — да, полз. Ну да тут не та ситуация, чтоб выдрючиваться. Водоплавающие морфы для всех нас гибель.
Предложения Николаича по усилению обороны принимаются с рядом оговорок — тут и Охрименко и седой сапер весьма толково высказываются. Деревья перед крепостью решают все же спилить. Видно, что Хранителю это нож острый, но приходится согласиться, сектора обстрела должны быть чистыми. Да и перебраться с деревьев на стену запросто можно. Николаич отдает листок с тезисами секретарше, потом сластит пилюлю:
— Возможно, что морфы действительно умеют плавать. Только вот из головы не идет один мой старый знакомый. Он после гибели корабля проплыл больше двадцати миль в пресной, холодной воде. Большинство наших соотечественников при том не проплывут и пары сотен метров в теплой, соленой.
— Считаете, что нам попался бывший моряк или спортсмен-пловец? — заинтересованно спрашивает Званцев.
— Или водолаз. Не исключаю и искренне на это надеюсь.
Все-таки что же произошло в медпункте? Что?
Задавая себе этот вопрос и пытаясь смоделировать возможные варианты ответа, пропускаю достаточно рутинный доклад Павла Ильича, вот только самый конец меня отвлекает от самоедства.
— Таким образом, трагические инциденты в зоопарке и медпункте ставят перед нами серьезную проблему: какой у нас здесь порядок и как, собственно говоря, жить дальше. Мы выжили в первое время хаоса, когда было главным просто выжить, но теперь ситуация более-менее стабилизируется, если можно так говорить применительно к тому ужасу, который вокруг. И вопрос правопорядка становится насущным. Тут сегодня уже много говорилось о свободах и ответственности, расстрелах и так далее. Пока мы жили остатками прошлого. Но нет возможности содержать тюрьму и кормить тех, кто не хочет работать. Что сейчас законно?
— Говоря проще, вы спрашиваете, по каким правилам будет идти наша жизнь дальше? — Михайлов кратко формулирует длинные периоды речи Хранителя.
— Именно. Логично было бы ввести, скажем, военное положение.
— Невозможно. Военное положение на нашем уровне, да и на уровне Кронштадта, например, ввести незаконно.
— Почему? — Видно, что любезнейший Павел Ильич просто не понимает сказанного.
— Потому что ВП вводится указом президента. Не ниже, — отвечает Овчинников.
— Хорошо. И что тогда делать нам? За расстрел детей бить морды стрелявшим? Или выносить порицание, как медсестре? А сейчас этот удаленный отсюда деятель устроит демонстрацию из трех десятков последователей с требованием свобод и расстрелов для несогласных? Должна быть отправная точка.
— И что рекомендуете? Создать хунту?
— Да откуда мне-то знать? Давайте вместе думать. Старое законодательство погибло вместе с тем миром, во всяком случае, для нас оно невыполнимо, хотя формально тюрьма в крепости и есть, но сейчас там общежитие… Значит, нужно новое, всем понятное. Что-то, ну я не знаю, на манер совета старейшин или трибунала, чтобы не расследовать как попало каждый невнятный случай. Нужно решить вопрос с несогласными. Собственно говоря, мы находимся в осажденной крепости в прямом смысле этого слова. Для нас роскошь — устраивать такие эксперименты, теряя сразу четырнадцать человек просто потому, что у кого- то дурь взыграла и кому-то захотелось власти.
— Эге, да вы ретроград и консерватор…
— Да, когда в мою несовершеннолетнюю племянницу какие-то остолопы стреляют из ружья, я сразу становлюсь консерватором. И ради бога, не надо заводить песни о свободах и прочем неповиновении властям. Прекрасно помню чеканное выражение Хакамады, сказавшей буквально: «Я буду бороться с любой властью, пока меня не будет в этой власти!» И здесь то же самое. И я хорошо знаю, что такое власть в руках этих господ!
— А что вы сами-то можете предложить для тех, кто тут мутит воду?
Павел Ильич переводит дух.
— А я предлагаю вернуться к истокам демократии.
Немая сцена. Как в «Ревизоре».
— Да, именно к истокам. В наидемократичнейших греческих государствах был такой обычай, как остракизм или петализм.
— А, подвергнуть острейшему кизму! То есть выставить за ворота на все четыре стороны? — ухмыляется широко начальник артиллерии.
— Именно так. И кандидатов у меня четверо.
— Я бы сказал, шестеро, — замечает Михайлов.
— Сверьте свои списки, — предлагает Овчинников.
После сверки оказывается, что три фамилии совпадают. Это показательно.
— И как вы себе это представляете? Черепков для голосования на все население крепости не напасешься.
— Может, по-казацки? — спрашивает Охрименко.
— Одни налево, другие направо, и кого больше — тот и прав?
— Ага.
— А потом, как положено на Запорожской Сечи, в кулачки сойтись? Ну, как на новгородском вече? А драки устраивать на Иоанновском мосту?
— Вообще-то можно, конечно. Но, как показывает опыт, для решения всех вопросов это не годится. Делегирование прав ведь уже было сделано — руководство избрано. Думаю, что не стоит нам тут заигрывать с массами. Раз это сделаем — и хватит. Надеюсь, что и не понадобится впредь.
— И куда выгонять будем? Опять в Кронштадт?
— Это не пойдет, — Званцев аж вскочил, — у меня категорическое запрещение от Змиева на спихивание в Кронштадт всякого непотребства.
— Ну да, конечно. То-то вы нам всучили этих журнаглистов. Кстати, как там наши лесбиянки поживают?
— Лесбиянки доставлены по назначению. Практически все. Три добровольно остались в Кронштадте, две сейчас следуют на «Тарбаре», остальные высажены с фрегата на остров Хийумаа, относящийся к Эстонии, которая входит в ЕС, так что, считай, почти дома. До Италии рукой подать.
— Ну, вы даете, водоплавающие! Ничего себе, рукой подать! Пока мы тут про остракизм толкуем, вы уже вон как ловко, прямо как в старые добрые пиратские времена: вот тебе шлюпка, вот Библия и вали на остров с корабля. Может, и выживешь.
— А это не мы, — ханжески заявляет Званцев, — это индусы.
Дом, в который залезли молодожены, был больше бабкиного — четыре окна по фасаду. Пришлось отбивать доски со всех окон — иначе темнота угнетала. Осматривать дом при свете прикрученных к оружию фонариков показалось голливудчиной, но и сажать аккумуляторы базового фонаря, не пойми ради чего, тоже было расточительно.
На всякий пожарный Виктор притащил в дом и ДП[44] с дисками.
Когда собирались, возникла мысль переснарядить диски новенькими патронами, купленными в охотничьем магазине.
По некоторому размышлению Витя оставил все как есть — пока нападения крупных сил противника не ожидалось, и стараканенные новехонькие патроны остались лежать на складе. В биографии продавца была одна шероховатость, которая помешала бы официально приобрести нарезное оружие, поэтому особенно Виктор и не заморачивался, только, приобретя ДП, он стал приписывать к покупкам винтовочных патронов небольшое количество сверху, делая это очень просто — когда очередной счастливый обладатель мосинки покупал патроны, Виктор, как и положено, делал запись в журнале, где покупатель и расписывался. А потом Виктор слегонца исправлял своеручно написанное, доплачивал в кассу, где Милке было все по фигу, лишь бы
