— в кормушку. У нее вроде крыша поехала, пока ожидала.
— А на цепи кто?
— Я откуда знаю? Наверно, предыдущая.
— А Маста — это кто?
— Хозяин наш местный. Крутяка тут строил, прыщ сифозный!
— Вафлистка дешевая! — доносится голос вивисектора. Видно, скотч отлепился.
Девчонка в ответ выдает тираду, скорее подходящую заскорузлому портовому грузчику. Меня особенно удивляет, что ее, по-видимому, искренне оскорбил только эпитет «дешевая»!
— Эй, девочка, ты все-таки со взрослыми говоришь, язычок-то придержи, а?
«Красотка» отлипает от Николаича, меряет глазами сказавшего это Серегу и невинным голоском отвечает:
— Я, дяденька, два года в элитном эскорте работаю. Так что кто взрослый тут — вопрос большой. А этому козлу можно слегонца в кису насыпать? Я быро!
— Насчет Масты, как ты его величаешь, планы другие. А элитный эскорт, это ты имеешь в виду…
— Ага. Именно это.
И девчонка, по своей фигуре скорее похожая на лягушонка, принимает вызывающую позу, которая, может, и сработала бы как надо, будь она взрослой, но тут вызывает скорее желание накинуть на эту нелепицу худенькую какое-нибудь покрывало потеплее.
— Ладно, давай собирайся, у нас тут дело есть.
— Так мне собираться-то нечего — вон кроме этих тряпок, что на мне, тут нечего надеть. Есть вон ящик — так там тоже дылды и такие же с секс-шопа прибамбасы.
— А можешь нормально-то говорить?
— И по-английски, и немного по-японски.
— Коннети-ва! — не выдерживает Ильяс.
— Ага. Охренеть. Если кто хочет — обслужу бесплатно! Вы мне нравитесь.
Николаич наконец очухался.
— Получается так, девочка, что вот повзрослеешь, отрастишь себе, что женщине положено, — тогда и будем об этом говорить. А сейчас — не мешай. Сережа! Притащи что из одежки и обувки, да и давай девчонок на эвакуацию. Тут им делать нечего.
— А я хочу с вами остаться!
— Мы сейчас будем этого гуся потрошить. А ты нам будешь мешать.
— Я тут насмотрелась уже. А потрошить — так я помогу, а?
— Получается, что нет. И взять тебя с собой не можем — у нас сегодня еще рейд со стрельбой. Давай, Серега, действуй.
Пока они препираются, осматриваю сидящую в углу девчонку. Вроде цела — следов побоев, синяков разной свежести, мелких ожогов, вероятно от сигарет, и неглубоких порезов много, но так вроде в порядке. Только она в ступоре. В глубоком. Ну да таких сегодня будет много — когда начнут людей из цехов выпускать.
Смущает меня то, что дефибриллятором я пользовался мало. И давно. И практически все забыл. Опять же как-то этого мерзавца надо доводить до клинической смерти — это тоже мне проблема.
Потом надо его несколько раз реанимнуть, ампутировать руки — и чтоб жив еще был. Ну, ампутировать-то это я могу — на оперативке давным-давно насобачился. Тогда мы поспорили со студентами из параллельной группы — правда, в мифе про французскую хирургию или нет, вот я и подготовился. До уровня Ларрея[70], правда, не дошел, конечно, тот, говорят, умел ампутацию сделать быстрее, чем его коллега успевал очки надеть, но, в общем — и я насобачился.
А еще бы неплохо не просто ампутировать, а именно с прикидкой — спасает ли это от заражения при укусе.
— Я приготовила дефибриллятор, — ровным голосом говорит Надежда Николаевна.
— А… клиент?
Не годится тут слово «пациент» никак.
— Готов.
— Вам работа с дефибриллятором знакома?
— Более чем…
В этот момент по нервам бьет истерический визг.
Потом хохот ребят и обиженный голосок эскортной девочки.
Понимаю, что она подобралась к своему мучителю в кису ему насыпать, или что там еще ей в голову пришло, и тут наконец разглядела рядом Мутабора. Он там стоял — наслаждался видом хозяина, примотанного к столу. Теперь девочка не имеет ничего против, чтоб чесать отсюда. Куда глаза глядят, лишь бы подальше от морфа.
— Все. Приступаем.
Мутабор тащит откуда-то из угла сверток толстого полиэтилена. Становится понятно, как Маста его убивал. Примеряюсь закрыть лицо вивисектору. Меня хлопает по плечу Николаич.
— Давайте-ка лучше я это сделаю. А вы реанимайте потом. Так оно лучше будет.
Неожиданно для самого себя чувствую странно — облегчение. Николаичу неожиданно возражает седоватый сапер:
— Не пачкайтесь. А мне лишний грех не в тягость. Может, наоборот, несколько грехов скостят, когда в котел рогатые запихивать будут. Вы вот, Доктор, лучше скажите — девочка эта — она, может, тоже в разуме?
Он показывает на зомби, прикованную к стенке.
— Нет, к сожалению.
— Уверены?
— Уверен.
— Тогда упокойте ее. Мало ли что, нехорошо мертвую за спиной держать.
Смотрю на Николаича. Он утвердительно кивает. Скорее для набившихся в комнату людей, чем для себя, задаю девчонке несколько вопросов. Чуда не происходит. Обычная зомби. Вытягиваю «Марго».
Сапер морщится от гулковатых в помещении выстрелов. Потом стягивает с вивисектора держалку для кляпа.
— Последнее желание будет?
— Покурить дайте!
— А нету. Не свезло тебе.
Найдя меня глазами, Пендрила кричит во всю мощь легких:
— Вы ничем не отличаетесь от меня! Вы такая же мразь! Совершенно такая же!
Крик осекается. Немного звенит в ушах, и потому глуховатый голос майора-танкиста похож на шепот:
— Да, мы тоже люди.
Тело вивисектора не хочет умирать. Борется за жизнь изо всех сил. Я чуть не пропускаю момент, когда наступает клиническая смерть, — и Мутабор рыком указывает мне на это. Странно, он просто стоит, но как-то видит и чувствует момент остановки сердца. Странно, очень странно.
— Руки поднять вверх, так, чтоб я видела. Всем на шаг назад от стола, — командует Надежда. — Разряд!
Тело на столе дергается, сердце заводится тут же — раздышать вивисектора удается тоже без особой проблемы…
Морф пьет глазами это зрелище. Еще раз. И еще раз.
Тут уже начинаются проблемы. Удается реанимация, но солоно нам она приходится.
— Доктор, растолкуйте Мутабору, что нам не нужно превращать вивисектора в умника. Время поджимает — пора к хирургии переходить.
Я начинаю растолковывать морфу точку зрения «старшого», неожиданно легко мертвяк соглашается. При этом добрая половина нашего отряда, быстро и не сговариваясь, выкатывается из помещения. Вроде
