— Ну да, как есть, — подтверждаю.
— Как есть… — протягивает задумчиво.
— Как есть, как есть, — подбадриваю.
— Ну… — мямлит, — девчонки решили…
— Давай-давай, смелее говори: что решили?
— Не знаю, как сказать, — она опять убрала глаза в сторону.
А сама краснеет. Стоит совсем уже пунцовая. Мне тут только стеснительных путан не хватает. Скопом они все наглые, как посмотрю, а вот поодиночке — очень даже разные.
— Может, простыми словами сказать попробуешь? — предлагаю вариант выхода из тупика.
— Как это? — удивляется.
— Очень просто. Взяла и сказала: что произошло и что девчата решили такого этакого.
— Я попробую, — соглашается.
— Я слушаю.
— Ну не получается у меня, не знаю, как такое говорить. — Наташка опять пошла себя накручивать.
— Ну тогда не говори. Иди себе. У меня работы по горло, — и отвернулся от нее к ноутбуку.
И тут же услышал в спину ее звонкий голос:
— Теперь ты будешь спать с нами по жребию.
Я моментально обернулся:
— А мое мнение не учитывается?
— Нет, — заявляет девушка. — Все решили, что так будет лучше.
— Каким это образом лучше? — Удивлен — это не то слово.
— Я была против, но большинство настояло на этом, — говорит Наташа виноватым тоном, как будто в провинности какой кается, — все так решили, только Бисянка сачканула. Сказала, что у нее критические дни. Хотя первый жребий был ее.
— А ты? — спрашиваю в лоб.
— Я не хотела, — снова голову отвернула в сторону, чтобы не смотреть на меня.
И от двери не отходит. Как встала, войдя, так там и стоит.
— Не хотела, так не хотела, — говорю ей нейтрально, — я к тебе не в претензии. Если тебя обратно не пустят, то вон на ту кровать ложись, — показал рукой, — это Розина. И спи. А я на другую койку лягу, когда работать закончу. Свет верхний выключи только, мне и экрана хватит, — и опять отвернулся от нее к компьютеру.
Прошла минута.
Потом другая.
Потом погас верхний свет.
Фу-у-у… Пронесло. А ведь на миллиметрах с истерикой разошлись. Еще бы чуть-чуть… и я себе не завидую.
Проскрипела кровать за спиной, и все стихло.
И тут же я подумал: вот блин, началось! Коллектив почуял свою силу и пробует свои острые зубки на мне, таком нежном, трепетном и ранимом. Но мы будем решать проблемы по мере их поступления, если нет возможности вовсе исключить этот порцион из рациона. Поэтому выкинул все из головы и вернулся к картографии.
Минут пятнадцать я спокойно работал, периодически слыша поскрипывание койки за спиной. Ворочается Наташка, не спит. Но, выкинув этот водевиль окончательно из головы, о нем подумать можно и завтра, еще полчаса корпел над картами и даже забыл о нем — проблема, которую я решал, была важнее для всех нас.
Вчерне были разработаны все возможные пять путей доставки наших тушек в Одессу, осталось только их маршрутизировать и окончательно обсчитать нужные ресурсы. Но это уже потом, вместе с Ингеборге сядем.
Я уже потягивался, настраиваясь на крепкий сон, когда услышал за спиной сердитое шипение. Прям кошачье.
— Жора, что ты за человек такой?
— Не понял? — повернулся я к Синевич.
— Блин, такая красивая деваха рядом лежит, а ты в компьютер уткнулся, — укорила она меня.
Ути-пуси, какие мы сердитые. Тут меня на смех пробило. Буквально за день до нашего попаданства в этот новый мир посмотрел я на видаке старую итальянскую комедию «Не промахнись, Асунта»,[343] целиком построенную на культурном непонимании англичан и итальянцев. Так там была почти аналогичная сцена.
— Натуль, — спрашиваю, — тебя, случаем, не Асунта зовут?
— При чем тут Асунта? — шипит. — Не знаю такую. А вот твое поведение оскорбительно для женщины.
— Чем? — удивляюсь.
— Тем самым, — продолжает шипеть. — Я тут, понимаешь… А этот ботаник[344] в монитор уткнулся. И только не говори мне, что я тебе не нравлюсь. Не поверю. Я вижу, какими глазами ты на меня смотришь.
Дорогая редакция! Мне шестнадцать лет и я офигеваю. Нет, я вообще отказываюсь понимать женщин. И это, между прочим, довольно больно бьет по моей самооценке, так как я всегда считал себя достаточно проницательным человеком и искушенным ходоком по бабам. А тут туплю, как первогодок[345] в кубрике. Не нашел ничего лучшего, как заявить:
— Ну ты же сама сказала, что не хочешь ничего.
— Мало ли, что я сказала! — возмутилась девушка. — Может, я от тебя действий ждала, а ты…
— А что я? — перебиваю. — Я, как современный цивилизованный человек, вообще против какого-либо «сексуал харасмент».
Наташа от возмущения чуть не задохнулась:
— Ты… Даже слов не подобрать… Чурбан!
Вот как. Однако, Георгий Дмитриевич, нам гол.
ДЕНЬ СЕДЬМОЙ
Когда проснулся на шум в коридоре — к моему удивлению, почувствовал, что хорошо выспался, хотя было еще совсем темно.
Наташка, уткнувшись в мою подмышку, сладко сопела, вкусно причмокивая губами.
Да… Оказия, однако. Хотела — не хотела Наташа, а трахнула меня со всей страстью неземной, как любимого мужа в первую брачную ночь.
Что о ней сказать?
Искренна.
Страстна.
И неумела.
Да и откуда взять умелость, если сформировалась и устоялась привычка, что именно ее очень долго обхаживают.
И еще дольше домогаются.
После обхаживания.
И с благодарностью принимают от нее все, что дают, сколько дают и как дают. Потому что Наташа — очень красивая. С такой внешностью никакой «Камасутры» не надо. Как она это все со школьной юности в
