– Ясно. Будут из нас амебу делать!
– В плане давайте ребята делиться?
– Ага. Хапкидо – искусство хапать и кидать.
– Ну так нам все равно не утащить с собой все. Даже вести всю технику некому.
– Э, что с тобой говорить! Раздать все и босым в степи, так, что ли?
– Нет, я такого не говорил. Просто ты вполне можешь выторговать взамен и нам что полезное…
– Говори, говори, льстун… Ладно, поедем БМП притащим. К слову – рад, что ты жив остался.
Ишь как!
Время ползет.
Мужики зацепились языками и, как обычно бывает среди мужиков, оставшихся без присмотра начальства или женщин, что, впрочем, идентично, медленно скатываются в чисто мальчишеские споры. Сейчас бурно обсуждается, сколько техники угробили салобоны в армии.
Краем уха слушаю, как Саша рассказывает о своем друге, проходившем службу в эстонской армии. Откуда-то для обучения салобонов с консервации НАТО поставили какие-то бельгийские грузовички тысяча девятьсот пятьдесят первого года выпуска – с кривыми стартерами и тремя скоростями, включая заднюю. И как бравые эстонские парни в сжатые сроки превратили бельгийскую технику в хлам.
Тут оказывается, что у каждого есть что сказать на эту тему, и выходит в итоге – никакой противник не угробит столько техники, сколько ее смогут наломать салобоны, сынки, нучки, тупые уроды и малограмотные неуки. И это – интернационально.
Масла в огонь подливает братец. Сначала он привлекает всеобщее внимание тем, что неторопливо достает офигенно элегантную трубку, кисет с табаком, размеренно и обстоятельно набивает табак, поджигает его и, пыхнув ароматным дымом, с достоинством говорит:
– Некоторую технику и ломать не надо. Она изначально плохая.
Проводив глазами клуб дыма, вижу, что на эту провокацию купились.
– И какая ж техника в армии плоха? – спрашивает Вовка.
– Ее ж проверяют долго, – поддерживает его и Саша.
Я отлично вижу, что братец валяет Ваньку: именно когда он начинает разыгрывать окружающих, его манеры приобретают верблюжье высокомерие, а речь – некоторую вальяжную замедленность с толикой так бесящего людей менторства.
– Например, никудышными были плавающие танки Т-37 и Т-38.
Братец опять величаво пускает клуб дыма.
С трудом удерживаюсь, чтоб не съехидничать на тему того, что убогий из него Гэндальф – дымит, дымит, а колечки так и не получаются.
Вовка поднимает брошенную перчатку:
– Так и чем же эти танки были изначально плохи?
– А всем. Никудышное бронирование, никакое вооружение, жидкая грузоподъемность, убогая проходимость и далее по списку, кончая дальностью хода и надежностью механики. Даже внешний вид ублюдский, жаль не могу сейчас сводить показать.
– О! А вы их где живьем видали?
– Музей прорыва блокады Ленинграда в Кировске – там танки стоят, что из Невы достали. Ну и Т-38 тоже. Убогость на гусеницах!
(Ну сел братец на конька! Не пойму с чего, а нравятся ему нелепые мелкие бронированные тварюшки. Даже когда клеил модельки танчиков, выбирал почему-то не «тигры», а самые что ни на есть легкие танкетки вроде Т-1. С обсуждаемыми же машинками связан один сильный провал, в котором и братец поучаствовал, – нашли в лесу пару битых Т-38. Самое грустное, что из двух можно было с некоторой напрягой собрать один на ходу. Но пока пудрились-румянились, сваты уехали к другой – местные сдали технику на металлолом и радостно пропили деньгу. Второй такой провал по нелепости был у моего одногруппника – нашли амерский танк, лендлизовский, очень редкий. Пока собирали деньги и готовили вывоз, местные ухари добыли тол и долбанули под брюшком машинки, чтоб по кускам из чащобы таскать. Ну и перестарались, мудозвоны. Когда наконец оснащенная экспедиция прибыла на место, увидели здоровенную воронку в мерзлом грунте, выбритую вокруг растительность и мелкие фрагменты заморского железа, раскиданные мало не на полкилометра… Хоть в авоську собирай…)
– Да? Живой Т-38 и в свободном допуске?
– Ага. Потому смело говорю, что сам руками трогал. Говномашина, а кто принял на вооружение и наплющил несколько тысяч такой фигни – идиоты. Летний пробег тысяча девятьсот тридцать седьмого года при температуре окружающего воздуха двадцать семь градусов по Цельсию – половина машин вышла из строя от перегрева мотора и потребовала его замены. Удельная мощность не для эксплуатации Т-38 вне дорог – недостаточная проходимость по пересеченной местности, а гусеницы часто спадали на поворотах. Подвеска – неудовлетворительная, а значит, невозможно эксплуатировать Т-38 на грунтах со слабой несущей способностью. Для успешного выхода Т-38 на сушу требовался очень отлогий галечный пляж с твердым основанием – на песчаном или глинистом берегу танк застревал. Итогом стало объявление Т-38 небоеспособным и ограничение его приемки уже осенью тысяча девятьсот тридцать седьмого года. Тем не менее танк оставался на вооружении. И зачем?
– И в боевых операциях они тоже были убогие, – подхватывает Саша.
– Точно! Впервые Т-38 пошли в ходе польской кампании тысяча девятьсот тридцать девятого года. Сопротивление поляков было убогим, и потерь танки не имели. Когда плавающие танки применялись в Зимней войне, сначала, до замерзания водоемов, были успешные случаи использования плавающих танков для форсирования водных преград. С одной стороны, отмечалась плохая проходимость танка, особенно по глубокому снегу, маломощность и слабое вооружение машины, тонкая броня, не спасавшая танки от огня не только артиллерии, но и противотанковых ружей, с другой – где у финнов не было ПТО и местность позволяла, легкие танки действовали достаточно эффективно, «цементируя» боевые порядки пехотных подразделений. Основные потери дали подрывы на минах: танк не держал взрывы даже противопехотных мин.
– То есть танк так плох, что лучше на бревне через речку, чем на этой железяке?
– Ага. В ряде случаев так. – И братец задумчиво выпускает наконец клуб дыма, отдаленно напоминающий колечко.
– Да ну… Хоть и несерьезная машина, но все же самоездящая, и пулемет лучше, чем ничего, – вступается Вовка, который вообще-то не прочь пообсуждать всякое железо, но не любит, когда всякие там гуманитарии лезут в область механических устройств, где этим гуманитариям вообще нечего делать.
– Ты сейчас такую железяку стал бы водить?
– А чего и нет? Не графья, не в театре. Если выбирать между ногами и колесами, то лучше плохо ехать, чем хорошо топать.
Начвор, чуть подумав, выдает:
– Машина принята на вооружение, поставлена в армию в очень значительных количествах. Эффект от ее боевого применения неудовлетворительный, это да. Так ведь это другое дело. Совсем другое дело. Предлагаю не вешать лапшу на уши отнюдь не мне, а себе. Не бросаться словами типа «небоеспособный», а думать. Я вот не оперирую практически чужими оценками. У меня своих полно. А у кого своих нет, тому вовсе не надо широко банчить чужими и вообще воздерживаться. Быть осторожным, идти, как по болоту. И больше уделять внимания общим вопросам. Там труднее запутаться без специальных знаний и личного опыта. И, конечно, не тупить до такой степени, что танк плохой. Я лучше на бревне с пулеметом поплыву.
– Э, минуточку! И в чем же польза от этих железячек? Вы же признали – применение в боевых условиях неудовлетворительное.
Во, уже и водолазы в разговор вступили. Чувствую, что сейчас братец поставит дымовую завесу и спокойно станет со стороны смотреть, как народ сцепится в клубок. Видал я уже такое, умеет. Отработал.
– Польза в том, что был получен уникальный опыт.
– Уникальный в том, что сделали кучу никчемного говна? – Во, младший из саперов влился.
– Представьте себе такой гипотетический справочник с миллионом вопросов-ответов по теме, что на войне экономить, а чего не жалеть, когда плохое лучше хорошего, и так делее. И все научно обосновано и проверено обширной практикой. Такая книжка и есть секрет непобедимости. Особенно ценны наименее очевидные решения. Когда кажется, что несомненно надо вот так, а на самом деле надо наоборот. Этот
