Танец с драконами

Тойн, о ком барды слагали песни, отличался столь прекрасным лицом, что перед ним не смогла устоять даже любовница короля. А Майлзу достались оттопыренные уши, кривая челюсть и самый огромный нос, который когда-либо видел Джон Коннингтон. Но всё это не имело значения, когда он улыбался. Чёрное Сердце – так его прозвали солдаты в честь эмблемы на щите. Майлзу, похоже, очень нравилось прозвище и скрытый в нем смысл.

– Капитан-генерала должны бояться и враги, и друзья, – как-то признался он. – Гораздо удобнее, когда люди думают, что я жесток.

На самом деле всё было иначе. Солдат до мозга костей, свирепый, но справедливый, Тойн отечески заботился о своих подчиненных и всегда благоволил к изгнаннику Джону Коннингтону.

Смерть лишила его ушей, носа и человеческого тепла. Улыбка осталась, превратившись в позолоченный оскал. Все черепа скалились, не исключая Злого Клинка на высокой пике в центре. «Чему он усмехается? Он погиб побеждённым и одиноким, сломленным и на чужбине». Находясь на смертном одре, сир Эйегон Риверс отдал знаменитый приказ, повелев очистить свой череп, покрыть золотом и нести впереди, когда отряд переправится обратно через море, чтобы отвоевать Вестерос. Преемники Злого Клинка последовали его примеру.

Джон Коннингтон мог бы стать одним из его преемников, если бы его судьба в изгнании сложилась по- другому. Он провел пять лет в отряде, поднимаясь в званиях и, прославившись, стал правой рукой Тойна. Останься он и, вполне возможно, сидел бы на месте Гарри Стрикленда после смерти Майлза. Но Гриф не сожалел об избранном пути. «Я-то вернусь в Вестерос отнюдь не черепом на палке».

Флауэрс вышел из шатра.

– Заходи.

Когда они вошли, высшие офицеры Золотого Братства встали с табуреток и походных кресел. Старые друзья приветствовали Грифа улыбками и объятиями, новички были более сдержанны. «Не все здесь так уж нам рады, как пытаются меня убедить». В некоторых улыбках ему чудился стальной оскал. Ещё совсем недавно большинство из них верило, что лорд Джон Коннингтон благополучно покоится в могиле, и, без сомнения, многие считали, что это самое подходящее место для человека, кравшего у братьев по оружию. На их месте Гриф думал бы также.

Сир Франклин представил всех присутствующих. Некоторые из капитанов наёмников, подобно Флауэрсу, носили имена бастардов: Риверс, Хилл, Стоун. Другие называли фамилии, некогда мелькавшие в истории Семи Королевств. Гриф насчитал двух Стронгов, трех Пиков, по одному Мадду, Мандрейку и Лотстону, а также пару Коулов. Он знал, что среди них есть самозванцы – в вольных отрядах человек мог назвать себя как угодно. Независимо от имени, наёмники блистали кричащей роскошью. Как и многие их собратья по ремеслу, они держали своё богатство при себе: усыпанные самоцветами клинки, инкрустированные доспехи, массивные гривны благородных металлов и тончайшие шелка ослепляли взгляд. Все присутствующие носили на предплечьях целое состояние в виде тяжеленных золотых браслетов. Каждый браслет означал год службы в рядах Золотого Братства. Марк Мандрейк c обезображенным оспой лицом и дыркой на щеке в том месте, где было выжжено рабское клеймо, носил ещё и цепь из золотых черепов.

Не все капитаны были вестеросцами. Черный Балак, беловолосый уроженец Летних островов с кожей чёрной как сажа, командовал лучниками ещё в дни Чёрного Сердца. Его плащ, сделанный из зелёных и оранжевых перьев, производил великолепное впечатление. Горис Эдориен, который заменил Стрикленда на посту казначея, носил через плечо шкуру леопарда, по плечам бледного как смерть волантийца волнами спадали кроваво-красные намасленные локоны, а остроконечная бородка была чёрной. Командира разведчиков Гриф видел впервые, лиссениец Лисоно Маар обладал сиреневыми глазами, платиновыми волосами и губами, которым позавидовала бы шлюха. Поначалу Гриф чуть не принял его за женщину. Ногти Маара были покрашены в пурпурный цвет, в мочках ушей сверкали капли аметистов и жемчуга.

«Лицемеры, зыбкие тени, – думал Гриф, вглядываясь в их лица, – призраки забытых войн, проигранных сражений и проваленных мятежей, братство побежденных и павших, лишённых чести и наследства. Это и есть моя армия. Наша единственная надежда».

Он повернулся к Стрикленду.

Бездомный Гарри мало походил на воина: тучный, с большой круглой головой, спокойными серыми глазами и редкими волосами, которые он зачёсывал набок, пытаясь скрыть лысину. Стрикленд сидел в походном кресле, отмачивая ноги в кадке с соленой водой.

– Прости, что не встаю, – приветствовал он. – Переход выдался изнурительным, мои ноги стерлись до волдырей. Проклятье.

«Даешь слабинку, голосишь, как старуха». Стрикленды были частью Золотого Братства со дня основания, прадед Гарри потерял титулы и земли, поддержав Чёрного Дракона во время первого мятежа Чёрного Пламени.

– Золотой в четвертом поколении, – хвастался Гарри, как будто четыре поколения изгнания и поражения достойны гордости.

– Я могу приготовить вам мазь, – сообщил Хэлдон, – и существуют такие минеральные соли, которые сделают вашу кожу плотнее.

– Как мило с твоей стороны, – Стрикленд махнул оруженосцу, – Уоткин, подай вина нашим друзьям.

– Спасибо, не стоит, – сказал Гриф. – Мы обойдемся водой.

– Как будет угодно.

Капитан-генерал улыбнулся принцу.

– А это, должно быть, твой сын.

«Он знает? – удивился Гриф, – как много Майлз ему открыл?» Когда дело касалось тайны, Варис был непоколебим. В планы, которые они с Иллирио строили с Чёрным Сердцем, были посвящены только они сами. Остальные в отряде оставались в неведении. Чего они не знают, того не выболтают.

Но теперь настало время открыться.

– Ни один отец не может мечтать о более достойном сыне, – ответил Гриф, – но этот юноша не моей крови и не носит моего имени. Милорды, я представляю вам Эйегона Таргариена, первенца Рейегара, Принца Драконьего Камня, и принцессы Элии Дорнийской… скоро, с вашей помощью, он станет Эйегоном, шестым этого имени, королем андалов, ройнаров и Первых Людей, владыкой Семи Королевств.

Ответом на его речь было молчание. Кто-то прочистил горло, один из Коулов наполнил свой кубок из графина с вином. Горис Эдориен поигрывал завитым локоном и что-то бурчал себе под нос на неизвестном Грифу языке. Ласвел Пик кашлянул, Мандрейк и Лотстон переглянулись. «Они знают, – понял, наконец, Гриф, – они все знают».

Он повернулся к Стрикленду.

– Когда ты им сказал?

Капитан-генерал пошевелил в воде покрытыми волдырями пальцами.

– Когда мы добрались до реки. В Братстве начались волнения, и на то были веские причины. Мы отказались от легкой войнушки в Спорных Землях и чего ради? С чего бы ещё мы продолжили изнывать от этой проклятой богами жары, наблюдая, как тают наши деньги, а мечи покрываются ржавчиной, пока я отвергаю выгоднейшие контракты?

От этой новости по коже Грифа поползли мурашки.

– Кто?

– Юнкай. Эмиссар, которого они послали обхаживать Волантис, уже снарядил три вольных отряда к Заливу Работорговцев. Он хотел, чтобы мы стали четвёртым, и предлагал вдвое больше, чем нам платили мирийцы, и, вдобавок, раба для каждого солдата, десять для офицеров и сто прекраснейших дев для меня.

«Проклятая преисподняя!»

– Потребовались бы тысячи рабов для такой платы. Где же юнкайцы планируют найти столько?

– В Миэрине.

Стрикленд поманил оруженосца.

– Уоткин, подай полотенце. Вода остывает, и мои пальцы сморщились, как изюм. Нет, не это, давай