Танец с драконами

Её ночи были светлыми, в них мерцали далёкие звёзды, и искрился в лунном сиянии снег, но, просыпаясь по утрам, она окуналась в темноту.

Открыв глаза, она слепо пялилась в окутывавший её мрак, в котором растворился сон. «Как это прекрасно». Девочка облизала губы, вспоминая блеяние овец, ужас в глазах пастуха, визг убитых ею одну за другой собак и рычание её стаи. С тех пор, как выпал снег, охотиться стало труднее, но прошлой ночью они славно попировали. Ягнятина, баранина, собачатина и на закуску – человеческая плоть. Некоторые из маленьких серых сестёр боялись людей, даже мертвых, но только не она. Мясо есть мясо, а люди – такая же добыча. Ночью она была волком.

Но только во сне.

Слепая девочка перекатилась на край постели и села, а затем, вскочив на ноги, потянулась, чтобы размять окоченевшее и затёкшее за ночь тело. Постелью ей служил набитый тряпьем тюфяк, брошенный прямо на каменный выступ в стене. Тихая как тень, босиком, едва касаясь пола маленькими, мозолистыми ступнями, она скользнула к тазику, сполоснула лицо холодной водой и насухо вытерлась. «Сир Григор, – перечисляла девочка, – Дансен, Рафф-Красавчик, сир Илин, сир Меррин, королева Серсея». Её утренняя молитва. Или не её? «Нет, – ответила сама себе она, – не моя. Я никто. Это молитва ночной волчицы. Когда-нибудь она найдет их и будет охотиться, узнает запах их страха и вкус крови. Когда-нибудь».

Девочка нащупала в окружающей её темноте сваленное в кучу белье, понюхала, чтобы убедиться, что оно ещё достаточно свежее, и натянула на себя. Одеяние служки находилось там же, где она его повесила. Схватив длинную тунику из грубой и колючей некрашеной шерсти, девочка натянула её через голову одним уверенным заученным движением, а потом надела носки. Один из них был белый, а другой – чёрный, с заплаткой на мыске. По ней она всегда могла его отличить, чтобы не перепутать, на какую ногу какой надевать. Девочка очень радовалась тому, что её худенькие, но сильные и пружинистые ножки с каждым днём становились всё длиннее.

Водяному плясуну необходимы хорошие ноги. Слепая Бет – не Водяной плясун, но не навечно же она останется Бет.

Дорога к кухне была ей прекрасно знакома, впрочем, нос всё равно прямиком бы привел её туда. «Острый перец, жареная рыба, – принюхавшись, определила девочка, – и свежий испечённый Уммой хлеб». От запахов у неё заурчало в животе. И хотя волчица ночью наелась до отвала, в животе слепой девочки было пусто. Мясом из снов не наешься – этот урок она усвоила давно.

Завтрак состоял из обжаренной в перчёном масле хрустящей сардины. Поданная на стол рыба была такой горячей, что обжигала пальцы. Девочка собрала остатки масла куском хлеба, оторванным от утреннего каравая Уммы, и запила всё кубком разбавленного водой вина. Она ела, наслаждаясь вкусами и запахами, ощущением грубой хлебной корки под пальцами, липкостью масла, жжением острого перца, попавшим в незажившую царапину на тыльной стороне ладони. «Слушать, обонять, пробовать на вкус, чувствовать, – напомнила себе девочка. – У лишённых зрения есть множество других способов познавать мир».

За спиной в комнату кто-то вошел – тихо, словно мышь, ступая по полу в туфлях на войлочной подошве. Её ноздри затрепетали. «Добрый человек». Мужской запах отличался от женского, и, кроме того, в воздухе повеяло цитрусовым ароматом. Жрец обожал жевать апельсиновую кожуру, чтобы освежить дыхание.

– И кто же ты сегодня утром? – спросил он, заняв место во главе стола. «Тук, тук», – услышала она, а затем раздался негромкий хруст. «Принялся за первое яйцо».

– Никто, – ответила девочка.

– Ложь. Я тебя знаю. Ты та слепая побирушка.

– Бет. – Она раньше знавала одну Бет, в Винтерфелле, когда была Арьей Старк. Наверное, потому и выбрала это имя. А может из-за того, что оно просто очень подходило слепой девочке.

– Бедное дитя, – сказал Добрый человек. – Ты бы хотела вернуть свои глаза? Только попроси и прозреешь.

Он спрашивал об этом каждое утро.

– Может, захочу завтра. Не сегодня. – Её лицо застыло, словно неподвижная вода: скрывая всё, не выдавая ничего.

– Как пожелаешь. – Она слышала, как он очищает яйцо от скорлупы. Затем раздался тонкий серебряный звон – Добрый человек взял ложку для соли. Ему нравились круто посоленные яйца.

– Где моя бедная слепая девочка просила милостыню прошлой ночью?

– У постоялого двора «Зелёный угорь».

– И какие три новые неизвестные вещи ты узнала?

– Морской Лорд всё ещё болен.

– Это не новость. Морской Лорд болел вчера и будет завтра.

– Или умрет.

– Тогда кончина станет новостью.

«После его смерти, начнутся выборы, и тогда в ход пойдут клинки». Так заведено в Браавосе. В Вестеросе умершему королю наследовал старший сын, но у браавосийцев не было королей.

– Тормо Фрегар станет новым морским лордом.

– Так говорят в гостинице «Зелёный угорь»?

– Да.

Добрый человек откусил от яйца, девочка слышала, как он жует. Он никогда не говорил с набитым ртом. Наконец, жрец проглотил пищу и сказал:

– Некоторые утверждают, что «истина в вине». Глупцы. Будь уверена, в других тавернах сплетники упоминают другие имена. – Он ещё раз откусил, прожевал и проглотил. – Так, что ты узнала из того, что не знала раньше?

– Я узнала, что кое-кто болтает, будто Тормо Фрегар определенно станет новым морским лордом, – ответила она. – Кое-кто из пьяных людей.

– Уже лучше. А что ещё ты знаешь?

«В Вестеросе в речных землях идет снег». Ляпни она это вслух, и жрец бы спросил, откуда ей это известно, а ответ вряд ли бы ему понравился. Девочка прикусила губу, прокручивая в голове события прошлой ночи.

– Шлюха Сфрона родила, но не знает от кого. Думает, что от тирошийского наёмника, которого сама же и прикончила.

– Такое знать полезно. Что ещё?

– Королева морского народа выбрала взамен утонувшей новую Русалку – дочь служанки из дома Прейстанов, тринадцати лет от роду, без гроша за душой, зато красивую.

– Поначалу они все такие, но ты не можешь знать, что Русалка красива, пока не видела её собственными глазами, а глаз у тебя нет. Кто ты, дитя?

– Никто.

– Слепая Бет, нищенка – вот кого я вижу. Она жалкая лгунья, эта Бет. Приступай к своим обязанностям. Валар моргулис.

– Валар дохаэрис. – Собрав со стола миску, кубок, нож и ложку, девочка поднялась на ноги, а затем взяла трость – пяти футов в длину, изящную и гибкую, толщиной с её палец и с обмотанной кожей рукояткой.

– Лучше чем глаза, если научишься ей пользоваться, – уверила её женщина-призрак.

Очередная ложь. Здесь ей часто лгали, чтобы испытать. Ни одна палка не заменит пару глаз, но иметь такую при себе полезно, и теперь трость всегда была у неё под рукой. Умма стала называть девочку Прутиком, однако имена ничего не значили. Она просто была собой. «Никем. Я – никто. Всего лишь слепая девочка, простая послушница Многоликого».

Каждый вечер после ужина женщина-призрак приносила чашку молока и велела его выпить. Напиток