ближайшую скамью.
Он уселся рядом с ней, и его доброе лицо было полно заботой и участием.
– Вам не обязательно говорить, что вы любите его, Кэтрин, – поспешно успокоил он ее. – Я прекрасно вижу, что вы его любите. Но можете ли вы наконец сказать мне, почему для вас так болезненно и невыносимо трудно произнести это?
Побледневшая Кэти повернула голову, взглянула на него в беспомощном испуге и вздрогнула. Голосом, который прозвучал как хриплый шепот, она сказала:
– Я все еще помню, когда произносила их в последний раз.
– Дитя мое, тебе не по силам дальше нести это в себе. Неужели ты никому не рассказывала?
– Нет, – покачала головой Кэти. – Мой отец убил бы Дэвида, моего мужа. К тому времени когда мои родители вернулись из Европы, синяки прошли. А Анна, их служанка, поклялась никогда никому не рассказывать, как я выглядела в ту ночь.
– Может быть, ты попытаешься рассказать мне, что тогда произошло? – мягко спросил он.
Кэти посмотрела на свои руки, безвольно лежащие на коленях. Если рассказ об этом окончательно изгонит Дэвида из ее памяти и жизни, то она готова попробовать.
Вначале она говорила запинаясь, но затем из нее вырвался поток приглушенных, мучительных слов.
Когда Кэти закончила, она прислонилась к спинке скамьи, совершенно измученная воспоминаниями. Но теперь она была освобождена от боли. И еще она поняла, что между Дэвидом и Рамоном не было ничего общего, ничего. Дэвид был эгоистом, эгоцентриком, садистом и монстром, в то время как Рамон хотел любить, защищать и обеспечивать ее. И даже несмотря на то что она пренебрегла его словами, унизила и довела до бешенства, Рамон не обидел ее физически. То, что произошло в прошлом, оставалось здесь, под сводами церкви.
Кэти взглянула на падре Грегорио и поняла, что он взвалил на себя все ее бремя. Он выглядел разбитым.
– Я чувствую себя намного лучше, – мягко сказала она, надеясь поднять ему настроение. Падре Грегорио заговорил вновь:
– Рамон знает, что с вами произошло той ночью?
– Нет. Я не могла говорить об этом. Я действительно не думала, что это будет меня когда-нибудь беспокоить. Я даже с трудом вспоминала о Дэвиде.
– Это беспокоило вас, – возразил падре Грегорио. – И вы думали о нем, сознавали вы это или нет. Иначе вы бы просто уличили Рамона, что он не тот, за кого себя выдает. Вы этого не сделали, потому что в глубине души боялись того, что услышите. Потому что из-за вашего ужасного опыта вы автоматически предположили, что каким бы ни был секрет Рамона, он окажется таким же страшным, как тот, который вы обнаружили у другого мужчины.
Он тихо размышлял в течение нескольких минут, затем отрешился от своей задумчивости.
– Мне кажется, что будет лучше, если вы признаетесь в этом Рамону до вашей брачной ночи. Вполне возможно, что из-за ваших воспоминаний вы испытаете некоторое отвращение, когда столкнетесь с интимной близостью между мужем и женой. Рамон должен быть готов к этому.
Кэти улыбнулась и уверенно покачала головой:
– Я не испытываю никакого отвращения к Рамону, так что никакого повода для беспокойства у меня нет.
– Возможно, вы правы.
Неожиданно лицо падре Грегорио потемнело.
– Хотя, даже если вы невольно отвергнете супружескую близость, я уверен, что у Рамона достаточно опыта в общении с женщинами, чтобы разрешить любую проблему подобного рода.
– Я абсолютно уверена, что он сможет, – успокоила его Кэти и рассмеялась, глядя на осуждающее лицо падре Грегорио.
Прищуренный взгляд старого священника избегал улыбающихся глаз Кэти.
– Не так уверена, – поспешно исправилась она. Он одобрительно кивнул:
– Хорошо, что вы заставили его подождать. К своему стыду, Кэти почувствовала, что у нее покраснели щеки. Падре Грегорио тоже заметил это. Его пушистые брови взлетели, и он всмотрелся в ее лицо через свои золотые очки.
– Или Рамон заставил вас подождать? – хитро спросил он.
В этот момент несколько туристов вошли в церковь.
– Пойдемте, мы можем закончить наш разговор снаружи, – сказал он.
Они вышли на площадь.
– Что вы теперь собираетесь делать?
Кэти прикусила губу и взглянула в сторону магазина.
– Я полагаю, – сказала она с трудом, – что отнесу назад вещи, которые здесь купила, и скажу, что Рамон не… – споткнулась она на слове, – позволяет оставить их.
Падре Грегорио запрокинул голову, и вся площадь огласилась его хохотом. Несколько жителей деревни, выходящих с покупками из магазинов, повернулись, чтобы взглянуть на него.
– Позволяет или не позволяет… Это звучит обнадеживающе, – рассмеялся он. Затем покачал
