хочет меняться, он погибнет. Я даже могу сказать, когда это случится: когда опустеют склады, из которых шлепают сейчас таблетки.
– И когда это случится? – негромко спросил Старый.
– Я вам сейчас скажу «страшный» секрет, который знают все в поселке: уже сейчас туда стали добавлять меньшую норму действующего вещества, но, как они ни силятся, рано или поздно запасы кончатся. Новых не будет, и тогда здесь будет то, что случилось в Бразилии, когда изобрели синтетический каучук, или то, что ждало и нашу страну, когда в ней добыли бы последнюю тонну из разведанных запасов нефти. Здесь жизнь – как прежде. Здесь даже делают аборты, и не по медицинским показаниям, а так, в плановом порядке, будто мало мертвецов ходит по планете, так надо наделать еще. Поэтому жизни здесь на год, «нормальной» – на полгода, потом будет хуже по нарастающей. Я вообще-то собирался отсюда дергать куда подальше: нехорошо здесь будет. Лучше сейчас, чем потом, когда в поселке резня и голод пойдут. Ну давай еще посмотрим. – Он нажал Банану на кончики пальцев, и Старый обрадованно сказал:
– Ты смотри, реагирует! Нет, точно, сгибает! Гляди, гляди, глаза приоткрывает!
– Это уже как минимум шесть баллов, – довольно сказал Дмитрий. – Ладно. Здесь тоже нормально? – спросил он Варьку, кивнув в сторону Сикоки.
– Да, биологическая проба отрицательная. Как учили – три раза отключала.
– Раньше у нас говорили, что врач может реально сесть за две вещи: криминальный аборт и неправильное переливание крови. Ну аборт – это собственная дурость, а неправильная трансфузия – это чисто твой косяк от невнимательности. Потому что, если все делать как надо, самому, проблем у тебя не будет. Ты это крепко запомни…
– Хорошо. – Варька тряхнула головой, но смотрела в сторону Крысолова и почему-то начала заливаться краской.
Дмитрий проследил за ее взглядом и отечески посоветовал:
– Ты, это, Варвара… Бумаги все оформила? На бабушку, на наркоз?
– Ага, я пойду, если можно… – Она еще раз посмотрела на Крысолова и почти выбежала из комнаты.
– А ведь втюрилась в тебя девчонка, охотник, – задумчиво сказал Дмитрий. – Втюрилась, втюрилась, с первого взгляда, можно сказать, я такой взгляд видывал. Сам, помнится… Ну да ладно, сейчас не об этом. Ты мне смотри – девку не баламуть: ей учиться еще.
– Эх. Прямо чем-то таким
– Да ладно вам. – Крысолов начал оправдываться, но как-то настолько неловко, что даже Кусок насмешливо посмотрел на командира. – Да она мне в дочки годится…
– Да ладно, девчонка она хорошая… я просто чего говорю – вместо дочки она как раз мне, – спокойно сказал Дмитрий. – Особенно после того, как дед ее помер.
– А насчет возраста – ну сколько тебе, командир? – Сорок три? – рассудительно спросил Старый. – Так мой прапрадед, по семейным преданиям, с Крымской войны демобилизовался после двадцати пяти лет в армии. До родной деревни не добрался, потому как встретил по пути село, откуда род наш пошел, и там женился. Жена у него получилась – двадцатилетней, сколько пращуру моему было – предание умалчивает. Но известно лишь то, что до армии он уже был женат и дети у него тоже были. Так что не меньше двадцати ему было, когда забрили его. И ништо себе – четырех детей еще настрогал.
– Да идите вы, – рассердился Крысолов, но потом с любопытством спросил: – А ей, ну Варваре, лет сколько? – После чего все в палате зашлись в хохоте, за исключением разве что Банана. Даже Кусок, кашляя, сипел через свою трубку.
– Двадцать ей, – отсмеявшись, сказал Дмитрий. – Никого у нее нет. Был дед, да умер не так давно. Толковый мужик, кстати, дверь в туалете такую он мне придумал. Ну а я шефство над ней взял. Ладно, пошли, медсестрица здесь покараулит, если что.
Попрощавшись со всеми, они вышли из палаты. Сикока от переливания крови уже несколько порозовел.
– Цельная кровь есть цельная, – глубокомысленно произнес Старый. – Вот только раньше переливать ее было нельзя – а ну как без проверки вирусный гепатит подхватишь или СПИД тот же. Хоть в этом проблема отпала.
Они вышли во двор больницы подышать свежим воздухом. Уже начинало темнеть. Пахло пылью – давно все-таки дождя не было, а хорошо бы, и для хлеба как раз. Артем вспомнил поля, засеянные рожью, и вдруг, похолодев, опять зацепился: послезавтра – срок. Выкуп-то у них есть теперь, а с кем идти на встречу с Ханом? В самом лучшем случае – четверо их, вместе с Куском, да и то – что за боец, который в бою слова сказать не может. Не решит ли Хан, что не хватает у него четырех красных черепов на щеках?
Старый, Крысолов и Дмитрий тем временем захохотали, разглядывая что-то невидимое Артему за их спинами. Немного отойдя в сторону, он посмотрел в тот бок и сам невольно улыбнулся, несмотря на невеселые мысли. На клумбе перед больницей стояла скульптура мальчика, выкрашенная серебрянкой. По задумке создателей скульптуры, она, по-видимому, должна была символизировать здоровое будущее поколение. Идея была неплоха, но вот исполнение… Нахмурив лоб и оттопырив губу, мальчик выставил одну ногу вперед. Левую руку он держал согнутой в локте перед собой, правой же трогал у себя бицепс…
– «Мальчик-член», – нежно сказал Дмитрий. – Наш ответ брюссельскому извращенцу, писающему где ни попадя. Они ему руки обломали, представляешь, – пожаловался он Старому. – Я, как тут устроился, в первый же месяц вышел и вылепил ему новые, цементные… и красочкой серебряной потянул. А вообще где вы думаете остановиться? Хотите – вон крыло, я там тоже обретаюсь, потому как бессемейный, да там и еще места есть. Я скажу, чтобы белье постельное принесли. Мне еще ночь дежурить, так я с вами еще посижу.
– Да нет, спасибо. Мы, наверное, пойдем, – отказался Старый, – да и хватит нам на сегодня уже.
– Да ладно, «хватит», – улыбнулся Дмитрий. – Чего мы выпили-то – литр «конины» на четверых?
– Нет. Нам точно хватит, – почему-то жестко сказал Старый, и Дмитрий немного увял. – Ладно. Пока. – Они как-то неловко попрощались и вышли с территории больницы.
Темнело очень быстро, и было как-то душновато – может, натянет все же дождь. Ну и так идти было тяжело – мало того что свое оружие пришлось нести, так и выбывших членов команды. Крысолов, правда, нес на плече «печенег» Куска так, будто и не бегал целый день. Артем тоже крепился, а вот Старому идти было тяжеловато – время от времени он останавливался и переводил дух. Поселок, благополучно избавившийся от напасти, ожил, гуляли люди. В кабачках гремела музыка, вновь, уже как-то весело, хрипел тот самый певец:
«И какого рожна надо было целиться «в грудь»?» – подумал Артем.
– Пир во время чумы, – негромко заметил Старый. – Если Дмитрий прав, скоро от всего этого благополучия не останется и следа. Кстати, думаю, сопьется он. Я ведь заметил – он к нам уже под хмельком вышел… Хмелеть сильно и быстро начал. Если не остановится… – Он махнул рукой.
– А что он про этот, инсулин говорил? – спросил Артем. Едва выйдя за ворота больницы, он начал привычно шарить по крышам взглядом – будто переключатель какой в нем сработал. Сразу он подумал, что, может, на хрен это надо, но, заметив, как одобрительно взглянул на него Крысолов, продолжил «резать» местность взглядом. Тем более что он заметил, как и Старый, и сам Крысолов, несмотря на беседу, тоже контролируют окрестности. Только теперь он со стыдом догадался, что и раньше вся группа вот так же сторожила всех, в том числе и его.
– Инсулин – это гормон, открыли его в начале двадцатого века, добывают из поджелудочной железы крупного рогатого скота и свиней, – разъяснил Старый. – Поскольку животноводства серьезного нет – нет и инсулина.
– А из зомбаков нельзя его добывать? – решившись, спросил Артем. – Тем более что он там самый что ни на есть подходящий. Свиной-то наверняка похуже будет?
Старый удивленно посмотрел на него и одобрительно хмыкнул:
– А у тебя, сразу видать, крестьянская жилка – шоб ничего не пропало, значицца. Мысль в целом одобряю, только как от вируса зомбячьего избавиться – он во всех клетках организма содержится и в поджелудочной железе тоже. Введешь такой препарат ровно один раз – действовать будет не хуже
