– Убили? – упавшим голосом спросил Артем.
– Почему убили? – непонимающе воззрился на него Крысолов. – Кабанятины пережрал, а у него камни в желчном пузыре. Вот и загремел в больницу. Мы на «уазике» поехали, так эта долбаная таратайка по пути сдохла и даже не зазомбировалась, сволочь. Ну а нам ждать некогда, заказ, сказали, сверхсрочный, мы и решили марш-бросок напрямик устроить, а здесь, у старого друга, передохнуть.
– Тут как бы не передо?хнуть, – мрачно сделал ударение на «о» Старый.
– Ладно, первый раз, что ли? – возразил Крысолов. – И тем более что нам шестой нужен был.
– Да, а чего вы все время говорите «вшестером»? – спросил Артем. – Сейчас и тогда, с Ханом…
– Артем, ты что, до шести считать не умеешь? – мягко спросил Крысолов в свою очередь. – Я. Старый. Сикока. Кусок. Банан. Ты – шестой.
Крысолова не было уже два часа. Сикока проверил всю сбрую, перетер уже все патроны, только что не просматривая их на свет, даже и по банке тушняка врезали.
Бойцы лениво переговаривались, особо не жалуя вниманием Артема, и тому не оставалось ничего другого, как молчать. Солнце поднялось довольно высоко, и только тогда командир появился. На лице его было довольное выражение, сквозь которое все же пробивалось какое-то сомнение.
– Ну что, команда, заскучали? – тем не менее бодро начал он.
– Да ладно заскучали, – отозвался здоровенный Кусок, – дело хоть нормальное?
– А вот и не знаю, – честно признался Крысолов. – Мутно как-то.
– А чего – сначала делайте, а за оплатой потом прибегайте, «через год»?
– Да нет, тут все в порядке – дают сразу, говорят, что можем вывезти куда хотим, с заложниками, ессно…
– Тогда в чем проблема? – приподнялся на койке сухощавый Банан.
Крысолов немного покряхтел, после чего сказал:
– По-моему, там что-то очень хреновое, сами не справились – теперь нас позвали.
– Ну так… так всегда было, – пожал плечами Сикока. – Так сикока?
Немного помолчав, Крысолов назвал цифру. Тот удивленно присвистнул:
– Ну вообще-то сыто… Это… если поровну… по пятьдесят курсов на рыло. Трихопол?
– Нет. Орнидазол в блистерах. И это не на всех. Это на каждого. Плюс на каждый курс – пять доз цефепима.
После этого все вообще ошарашенно замолчали. Цена, по меркам этого полуживого мира, была просто нереальной. И оттого пугающей. Этого с лихвой хватило бы, чтобы уплатить выкуп Хану, и еще осталось бы.
– И еще… Я здесь видел одного приятеля, пересекались однажды. Перетерли мал-мало. Так вот, он говорит, что на прошлой неделе здесь была команда Индейца. Им предлагали то же. И они отказались.
В комнате повисло тяжелое молчание.
…Ага. И никто не любит конкурентов и врагов. Потому и «давила» «шестерка» все прочие вирусы – как конкурентов, а также большинство болезнетворных для человека бактерий. Собственно, бактерии при
А вот простейшие в механизме разложения трупа не участвовали. И хоть были они по размерам не намного больше бактерий – «шестерке» они глубоко индифферентны, как не представляющие угрозы. А в отсутствие всех прочих конкурентов размножение всех организмов – и простейших в том числе – идет со скоростью лесного пожара. А человек – тоже существо, предназначенное размножаться, ну или по крайней мере любящее заниматься процессом, пусть и без достижения результата. А при любом стрессе сексуальные инстинкты обостряются, а уж при таком стрессе, где смерть и жизнь рядом, – тем паче, возьмите хоть войну, хоть дежурство в реанимационном отделении. А презервативы скоро кончились, новых не выпускали, да и забот других хватало тогда, чтобы думать в первую голову о них, а не о кондомах каких- то. Вот все это, вместе взятое, и привело к тому, что уже к первой зиме самыми ходовыми деньгами во многих районах стали не патроны или консервы, а медикаменты, скучно именуемые в фармакологических справочниках «Антипротозойные средства».
Трихомониаз, вызываемый этой самой простейшей трихомонада вагиналис, быстро стал настоящим бичом выжившего населения, по крайней мере в этой части планеты. Может, где-то было получше, только с чего бы вдруг: половые контакты у людей осуществлялись даже в концлагерях. И достаточно посмотреть на истощенные скелетики новорожденных детей где-нибудь в африканской пустыне, где из зелени на сто верст в округе одна пальма, и та засыхает, а из еды – мешок гуманитарной муки на тысячу человек, чтобы понять: сексом люди будут заниматься несмотря ни на что. И в любых условиях. Я ж говорю: инстинкт продолжения рода – он самый сильный что у вируса, что у гомо сапиенс. Трихомониаз этому инстинкту не то что препятствовал, но несколько мешал: мало того что мочиться больно – трихомонада ведь не только в вагине живет, а и в мужском мочеиспускательном канале, – но это бы полбеды: простатит и аднексит, заболевания половых желез организма, как последствия хронического воспалительного процесса, – вот что было по- настоящему серьезно. Между прочим, трихомонада обладает жгутиками, с помощью которых легко забирается в самые укромные места организма. Причем быстро так. Сволочь. А после того как ей помогла «шестерка», процесс вообще пошел развиваться молниеносно – уже к вечеру после состоявшегося утром секса появлялась та самая капля, «гутен морген». Ну или «гутен абенд» – так, пожалуй, вернее. Мало того, простейшие обладают способностью поглощать и хранить в своих недрах и возбудителей прочих венерических заболеваний – тех же гонококков, к примеру.
Укрывшись за клеточной стенкой трихомонады, как за крепостной стеной, от опасной «шестерки», гонококки тоже делали свою работу. Хуже того – как уже сказано, Жизнь стремится выжить везде и всегда. И после того как пара человек умерла от молниеносной анаэробной инфекции, потому что ее возбудители тоже приспособились «прятаться» в трихомонадах, – дело стало слишком серьезным. Помереть к вечеру от газовой гангрены полового члена после утреннего секса – это вам не на каплю гноя на конце смотреть, и даже не от простатита лечиться. И что в такой ситуации должно было стать одной из самых конвертируемых валют? Медяшки и купоны? Не смешите мои тапочки…
Ну, естественно, все, как и всегда, относительно. В глухих деревнях, где к сексу относились достаточно традиционно и жизнь протекала относительно размеренно, ценились как раз вещи – патроны те же. Или резиновые сапоги. К имеющимся запасам антипротозойных средств относились точно так же, как в африканских племенах – к золотому песку или слоновой кости: вещь неплохая и по-своему нужная – копье вождю там украсить, – но малоценная. Сапоги нужнее. А вот в «метрополиях» все давно уже измеряли в том числе и в «таблетках» и курсах лечения. Быстро выработался и свой курс – дороже всего ценился орнидазол в блистерах – как наиболее эффективный и сильнодействующий. Подешевле – трихопол в блистерах, еще дешевле – в бумажной упаковке. Российский метронидазол в бумаге играл роль мелкой монеты, за которую тем не менее можно было купить и патроны, и консервы, и даже супердефицитный теперь шоколад. Да и как иначе? Без шоколада прожить можно, да и меда уже хватало. А вот ты без секса проживи… Соответственно, как в дикую Африку – за золотом, так и в уцелевшие райцентры – за таблетками отправлялись целые экспедиции. Можно было выменять таблетки на что-нибудь, а можно было и ограбить – все как и тогда. Лучше всего было, конечно, найти вымерший райцентр в глухих джунглях и, отстреливаясь от диких зверей и индейцев, то бишь зомбаков и морфов,
А чем должен был стать завод, новенький, с иголочки, построенный перед самой Хренью, потом чудом уцелевший в произошедшем катаклизме и производящий подобные спасительные препараты? С чудом
