запрещены «Цветы зла». Не верьте, если я стану вам улыбаться, остерегайтесь меня, я — трусливый камикадзе, я подло лгу вам, я неисправимо испорченный человек, испорченный, как полностью разрушившийся зуб. Подумать только, меня называют тусовщиком, тогда как на самом деле после 1972 года я вообще не способен жить в обществе. Ну да, я ношу пиджак и галстук, и мои туфли вчера вычистил служащий роскошного парижского отеля. Но я — не с вами. Я веду свое происхождение от героя, погибшего за Францию, и если ради вас гублю себя, то это у нас фамильное. Такова миссия каждого солдата — и каждого писателя. У нас так принято: мы умираем ради вас, но мы все равно не с вами.
Такие вот мысли бродили у меня в голове, пока моему брату в парадном зале Елисейского дворца вручали орден Почетного легиона. Это было вскоре после моего выхода из тюрьмы. Мать надела красные серьги, отец — темно-синий костюм. Президент Республики как раз дырявил пиджак Шарля, когда моя крестница Эмилия, девчушка трех лет, громко заверещала: «Мама, я сейчас обка-а-каюсь!» Президент сделал вид, будто не расслышал этого анархистского вопля. Со стороны мы казались дружной семьей. Опершись спиной о позолоченную колонну, я пригладил пятерней волосы. У меня это своего рода тик — когда я не знаю, куда девать руки, всегда запускаю пальцы в волосы, заодно и голову можно почесать. Выходящие в парк окна заиндевели от холода. Я подошел поближе, посмотреть на деревья, и вдруг неожиданно для самого себя вывел на заледеневшем стекле горделивую букву А.
Эпилог
Сегодня у меня больше не идет носом кровь, как в семь лет, когда я боялся, что умру. Я в Гетари, вдыхаю не кокс, а йод. После моего освобождения из тюрьмы прошло две недели; за спиной у меня, разрезая небо пополам, возвышается Ларун. Слева — ныряющие в океан Пиренеи. Справа, где вода слишком холодна, скала отступила подальше: безжалостные волны Атлантики наводят на нее страх. Пройду еще метра два, и мне стукнет сто лет. Моя тетя Мари-Соль рассказывала, что в 1936 году отсюда открывался вид на город Ирен, залитый ночными огнями. Потом во Францию пришла война, и мой дед ее проиграл. Я шагаю по каменистому пляжу Сеница, сегодня, в феврале 2008 года, и держу за руку свою дочь. В воздухе висит водяная пыль, как от комнатного увлажнителя «Evian». К сожалению, с 2003 года постановлением муниципального совета запрещена ловля креветок. Не могу сказать, что это мой самый любимый пляж, но вот иду по нему и трепещу от радости. Сейчас отлив; дочка скачет с камня на камень как козочка, только мелькают тонкие длинные ноги. Правда, козочка одета в бежевую куртку, обута в замшевые сапоги и распевает «Бросай девчонок» Франс Галь. И еще козочка любит задавать философские вопросы.
— Папа!
— Да?
— Что тебе больше нравится: считать, думать или находить?
— Э-э-э…
— Ну, как ты любишь говорить: «я считаю, что…», «я думаю, что…» или «я нахожу, что…»?
— Ну-у… Мне кажется, «я нахожу, что» звучит как-то скромнее.
— Значит, ты любишь находить.
— Больше, чем считать или думать. Это легче.
Тридцать шесть лет назад, в тот знаменательный день, что сохранился в моей памяти, дед учил меня не только ловить креветок. Еще он познакомил меня с искусством кидать в воду камни.
— Главное, — наставлял он меня, — выбрать подходящий голыш. Плоский и круглый. Вот, смотри.
В тот единственный запомнившийся мне день на пляже было пустынно. Пьер де Шатенье поставил меня лицом к морю, завел мне руку за спину и начал показывать замах, точь-в-точь как тренер по гольфу или теннису. Старый седовласый солдат нашел время, чтобы обучить тщедушного внука правильному броску, от которого камень прыгает по воде как мячик.
— Развернись назад, отведи руку подальше, вот так, хорошо. И — оп! — пошел!
Шлеп.
— Нет, Фредерик, этот голыш не годится, он слишком тяжелый.
Мой камень самым жалким образом ушел на дно, оставив на черной воде круги, похожие на бороздки виниловой пластинки. Но дед не собирался отступать.
— Дедушка, да зачем это надо — кидать в воду камни?
Ну что ты, это очень важное дело. Мы не просто бросаем камни — мы бросаем вызов силе тяготения.
— Как это?
— Если ты просто бросишь камень в воду, он пойдет ко дну, и все. Но если ты заведешь руку под углом двадцать градусов и отправишь камешек в полет по правильной траектории, то одержишь победу над силой тяготения.
— То есть все равно проиграешь, но не сразу.
— Именно.
Вот как раз этому и научил меня дед. Нос у меня больше не кровоточил, во всяком случае, я о нем забыл. Он терпеливо поправлял меня:
— Смотри, разворот должен быть как у «Дискобола».
— Кто такой диксобол?
— Греческая статуя. Не важно. Постарайся вообразить, что ты кидаешь диск.
— А, это как в тарелочки!
— Какие еще тарелочки?
— Ну, такие круглые штуки, их еще кидают на пляже…
— Не отвлекайся! Смотри, разворачиваешься вот так, встаешь боком и — хоп! Кидай что есть сил, только не в воду, а над водой. Вот, гляди, еще раз показываю…
Отлично помню, что ему удался идеальный бросок. До сих пор с пугающей ясностью вижу всю картину. Это было настоящее чудо, нечто запредельное — брошенный им камешек целую вечность взлетал над водой, подпрыгивая в шестой, седьмой, восьмой, девятый раз… Представляешь, Хлоя? У твоего прадеда камни умели ходить по воде.
Сегодня я гуляю с дочерью по пляжу Сеница. Стоит зима, ноги оскальзываются на камнях, в лицо бьет ветер, заставляя щуриться. Позади меня — зеленая трава, впереди — синий океан. Я присел на корточки и принялся тереть глаза тыльной стороной ладони. Что это я делаю, поинтересовалась дочка, почему сижу, как будто я жаба? Ищу камешек получше, ответил я, но это была неправда; на самом деле я пытался понадежнее спрятать воспоминания, затаившиеся где-то под завесой волос.
— Пап, ты что, плачешь?
— Нет, что ты! Песчинка в глаз попала… Ветер… Э-ге-гей! Наступает торжественная минута! Внимание, внимание! Барабанная дробь… Твое время пришло, и я буду учить тебя искусству рикошета. Мой дедушка показал мне этот фокус, когда мне было столько лет, сколько сейчас тебе.
Я подобрал хороший круглый голыш, плоский, не слишком тяжелый, серый, цвета туч. И тут же сделал вид, что раздумал.
— Вообще-то тебе это будет неинтересно. Это же не в «Нинтендо» играть…
— Скажешь тоже! Что я, маленькая?
— Да нет, большая, но все равно. Тебе не понравится.
— А что такое рикошет? Ну, папочка, ну, пожалуйста, я тоже хочу научиться!
— Полагаешь, тебе можно доверить секрет твоего прадедушки? Может, все-таки домой пойдем? Поставим «Ханну Монтана», а то мы ее с тобой смотрели всего восемь тысяч раз…
— Ну папка! Так нечестно! Сам пообещал, а сам…
— Ладно, ладно, уговорила. Запомни хорошенько, что я тебе покажу. По воде можно ходить. Смотри
