знакомого старого холостяка-женоненавистника; поменяли местами вывески аптекаря и виноторговца, подчеркнув этим близкое родство этих заведений. А великолепная эмблема трактирщика оказалась утром у дверей сектантского молитвенного дома, и уважаемый проповедник господин Ацтинг подал после этого на трактирщика в суд за кощунство.
Не всегда, однако, все сходило гладко. У воспитанников мореходного училища было немало врагов, и особенно среди местных парней, чьи достоинства совсем заслонялись блестящими мундирами и не менее блестящими перспективами будущих моряков. Каждой девушке хотелось иметь друга и поклонника со штурманскими погонами и блестящими пуговицами, каждая наивно мечтала удостоиться чести быть госпожой капитаншей. Зимой местные юноши не имели успеха у девушек. Забытые и покинутые, они всем сердцем ненавидели бессовестных захватчиков и, собираясь группами, выслеживали соперников. Если попадался им под руку отбившийся от товарищей ученик, они избивали его и срезали с формы блестящие пуговицы. Когда встречались две враждебные группы, разгоралась настоящая битва. Ингус, выходя вечером на улицу, обязательно прятал под шинель какой-нибудь тяжелый предмет. У некоторых старшеклассников имелись револьверы. Но Волдис даже в самые трудные минуты ограничивался пробочным пистолетом. Военные действия разгорались обычно только ночью, днем же царило перемирие. Это продолжалось из года в год, каждую зиму. Новички быстро усваивали традиции предшественников, потому что, как известно, добрые обычаи переходят из поколения в поколение.
На рождественские каникулы Ингус поехал домой. В местечке остались только немногие ученики — те, у кого родители жили очень далеко, и нуждающиеся. К последним относился и Волдис Гандрис. Ингус уговаривал его ехать вместе с ним в Зитары, но веселый сорванец отказался.
Сердце молодого Зитара сильно билось, когда он в форме ученика мореходного училища подошел к дому. И не без причины: красивый мундир и хорошие отметки за первую половину учебного года заставили бы возгордиться всякого мальчика. Несмотря на веселое времяпрепровождение, у Ингуса по всем предметам были хорошие отметки, лучше, нежели ожидал отец. Это, видимо, и послужило причиной того, что дома к нему отнеслись с уважением, совсем как к взрослому. В сочельник ему пришлось сопровождать родителей в церковь, где была зажжена елка. Эльза и Эрнест участвовали в церковном хоре: они пели те же псалмы, которые в свое время пел Ингус. Выходя из церкви, он встретил старого Асныня. Строгий учитель, которого мальчишки боялись как огня, удостоил бывшего воспитанника рукопожатием и поинтересовался, как идет учение в мореходном училище. Куда ни повернись, везде ты замечаешь какую-нибудь приятную перемену: с тобой обращаются как с равным, ты уже не ребенок, не мальчишка в глазах взрослых, а будущий капитан. И удивительно, сам ты не замечаешь в себе никакой перемены. Лишь одежда на тебе другая, а ты все прежний, и, встретив около церкви старых приятелей, ты забываешь о том, что на тебе мундир, и сразу начинаешь с ними бороться.
Вечером на следующий день нужно было идти на елку в корчму. Альвина, сославшись на недомогание, осталась дома, но Зитара это обстоятельство нисколько не опечалило. Он был очень весел и рассказывал на елке забавные истории о том, как проводил рождественские праздники за границей. Над рассказами капитана громче всех смеялась Анна, жена корчмаря. К Ингусу она относилась очень приветливо. Это был хороший вечер.
Новый год семьи обоих братьев встречали в Зитарах. Ингуса поразило холодное отношение матери к Анне. Она, правда, поддерживала с ней разговор, временами даже улыбалась, но в каждом ее слове сквозили нескрываемые высокомерие, гордость, презрение. Почему? Анна казалась такой приветливой, радушной. Должно быть, мать и в самом деле нездорова.
Когда Ингус уезжал в училище, ему пришлось оставить каждому брату по блестящей пуговице от пальто. Они так настаивали! Им они нужны были для игры в «зексеры» [10] , которая входила в моду.
Вернувшись с каникул, Ингус заметил, что Лилия Кюрзен стала немного иной, чем раньше. Она больше не опускала глаз при встрече с ним и не краснела, когда он с ней заговаривал. Лилия сама вошла к нему в комнату и рассказала, как весело она провела праздники.
— Мы ходили в гости к крестному, там была вечеринка с играми. Мальчики научили меня танцевать вальс. Ты умеешь танцевать?
Нет, Ингус не умел.
Когда вечером Ингус, по обыкновению, направился на сыгровку, Лилия сказала:
— Я знаю, куда ты идешь. У вас там, будет вечеринка. А ты говоришь, что не умеешь танцевать.
— Ну что ты говоришь…
— И ты ходишь также на свидания. Я ведь знаю, — смеялась Лилия. Но Ингус не понимал ее.
На следующий день Лилия зашла прибрать в комнате Ингуса.
— Не нравятся мне ученики мореходного училища, — сказала она ни с того ни с сего.
— Почему? — поинтересовался Ингус.
— Потому, что они воображают много о себе, заносятся слишком. На самом деле они такие же мальчишки, как и все, только с блестящими пуговицами…
Ингус пожал плечами. «И чего только такая девчонка не придумает! Какое мне дело до того, что тебе не нравятся ученики мореходного училища? Зачем ты мне об этом говоришь?»
Второе полугодие пролетело быстро. К весне занятий стало больше. Старшеклассники готовились к выпускным экзаменам, младшие были озабочены переходом в следующие классы. Некогда было даже полюбоваться ледоходом, сходить на опушку леса за первыми весенними цветами. Мальчики стали серьезными. Наступил день, когда все кончилось и звонкоголосая ватага рассыпалась во все стороны. Одни навсегда простились с местечком, другие спешили в Ригу на судно, чтобы пройти летнюю практику; иные направились домой отдохнуть от тяжелых трудов. Волдис Гандрис хотел наняться до осени на пароход, ему надо было заработать деньги, чтобы уплатить за обучение, а Ингуса ожидала баркентина отца.
В день отъезда, пока Зитар рассчитывался с Кюрзенами за содержание сына, Лилия помогала Ингусу укладывать вещи.
— Напиши мне что-нибудь в альбом, — попросила она.
— Стихи? Можно.
И красивым каллиграфическим почерком он вписал в альбом Лилии две строчки:
Лилия убрала альбом и сказала:
— Ты ведь загордишься, не станешь писать из плавания.
— Вот увидишь, напишу. Я пришлю тебе письмо из Англии.
— А фотографию, конечно, не пришлешь?
— Если ты подаришь свою, пришлю.
— У меня нет хорошей, есть только маленькая карточка, я снималась в школьной форме.
— Давай хоть такую.
Это была первая фотография, которую Ингус в тот день положил в свою записную книжку: девочка с длинной косой и маленьким круглым лицом.
Ученики мореходного училища разъехались. Жители местечка вздохнули с облегчением, а урядник Трейман в эту ночь впервые за много месяцев спокойно уснул. Теперь спокойствие обеспечено до осени. Когда на деревьях пожелтеет лист и вереницы гусей потянутся к югу, жители побережья опять встретят веселых парней, снова будут негодовать, твердить, что это наказание господне, и вместе с тем обрадуются их возвращению. Человек привыкает ко всему, а к чему привык, без того он не может обойтись. Непогода и бури так же необходимы, как и солнечные дни.
В это лето Ингус отслужил пять месяцев на «Дзинтарсе» младшим матросом. Осенью он вернулся
