человеческую речь.
На одном из перекрестков женщины остановились. Одна из них взглянула на Джонита, с трудом удерживая улыбку, да и другая покраснела от распиравшего ее смеха. Затем первая спросила на чистейшем латышском языке:
— И это все? Больше ничего не будет? Мы с таким интересом слушали.
И обе громко расхохотались.
— Проклятие! — воскликнул Джонит, увидев, что сел в калошу. — Роковая ошибка!..
Ингус тоже почувствовал неловкость, ибо высказывания Джонита отнюдь не блистали галантностью — вообще, нужно сказать, неудачное вступление на путь знакомства с соотечественницами. Покраснев, словно напроказивший мальчишка, он бормотал какие-то извинения:
— Понимаете ли, получилось недоразумение. Мой товарищ когда-то жил здесь и принял вас за своих знакомых. Было бы крайне неприятно, если он вас оскорбил.
— Мир не так велик, как вы думаете, — сказала та, что заговорила первая. — И Саут-Шилдс совсем не то место, где латыш может думать вслух обо всем, что ему взбредет в голову.
Опять раздался смех, и, уже не сдерживая его, девушки пустились бегом по улице. Вскоре они скрылись в дверях одного из домов. Пока Ингус с ними разговаривал, Джонит тоже куда-то исчез, оставив друга одного на поле боя.
«Вот ведь шельмец… — негодовал Ингус. — Заварил кашу, а я расхлебывай…»
Он обошел соседние переулки, заглянул в какой-то кабачок и выпил кружку пива, но Джонит как сквозь землю провалился. Возвращаться на пароход еще не хотелось, поэтому Ингус зашел в кино и посмотрел американский детективный фильм.
Подходя к «Пинеге», он еще издали услышал сильный шум, доносившийся из средней части парохода, где располагались каюты начальства. Вахтенный матрос пытался оттащить какую-то темную фигуру от дверей каюты первого механика Дембовского.
— Джонит, не валяй дурака, иди в кубрик и ложись спать, — уговаривал его матрос. — Проснется капитан, плохо тебе будет.
— Пусти! Пусти меня! — отталкивал Джонит матроса. — Капитан ничего мне не сделает, он правильный старик. Дал водки опохмелиться. А Дембовский… Попадись только он мне в руки!.. — затем послышался дикий грохот в дверь каюты. Джонит злобно дергал ручку двери и пинал ногами стену каюты.
— Чиф, пусти меня! Мне нужно сказать тебе несколько слов по-английски. Всего несколько слов. Ты откроешь или не откроешь?! Если нет, я спущусь в кочегарку и принесу большой лом!
В каюте царила глубокая тишина. Дембовский, бледный и перепуганный, сидел на краю койки, прислушиваясь к тому, как буйствует пьяный кочегар. Он дрожащими руками достал револьвер и проверил, заряжен ли он. Хоть бы капитан проснулся и приказал заковать в кандалы этого сумасшедшего! Ну и горазд же спать Белдав… Долговязая Смерть тоже не слышит, что здесь происходит. И где, наконец, первый штурман, второй, Иванов — почему никто из них не идет к нему на помощь?
— Открой мне, Дембовский, я тебе говорю, открой, а то хуже будет! — продолжал Джонит. — В Бельгии я один расправился с полным кабаком народу, а его там было не меньше двадцати человек. Неужели ты думаешь, что устоишь против меня?
Вслед за тем механик услышал еще чей-то голос, вероятно, это был второй штурман. Он говорил по- латышски, и Дембовский ничего не понял, но присутствие его придало механику бодрости. Дал бы бог, чтобы Зитар смог унять этого Бебриса.
— Джонит, что ты тут опять устраиваешь? — строго спросил Ингус.
— Мне охота подраться, а Дембовский давно заслужил, чтобы его продраили.
— Опять у тебя руки зачесались? И с каких это пор ты так расхрабрился? — продолжал Ингус. — Я на берегу только что был свидетелем того, как какой-то трус удирал от двух особ слабого пола, а теперь он хочет применить свою силу к старому человеку.
— Кого ты имеешь в виду? — Джонит быстро обернулся к Ингусу.
— Тебя. Ты не парень, а пустобрех. На словах герой, а как до дела дойдет — так в кусты.
— Когда это было? — удивился Джонит.
— А ты уже забыл? — Ингус притворился сердитым. — Куда тебя унесло, когда они заговорили по- латышски? Оставил меня козлом отпущения.
— Они тебя обидели? — вся фигура Джонита воинственно приосанилась, выражая готовность отомстить за обиды, причиненные товарищу.
— Они сказали, что такого трусливого мужчину видят впервые. Так поступают только молокососы. Покажут из-за угла кулак, а потом убегают. Именно так оно и выглядело.
— Да я никуда и не убегал. Просто зашел в парикмахерскую — неудобно появляться перед женщинами в таком лохматом виде.
— И ты думаешь, я тебе поверю?
— Можешь убедиться! — Джонит сердито сорвал с головы шапку, открыв аккуратно подстриженные волосы. — Дело не в том, что я их испугался, а просто я знаю, что у женщин первое впечатление всегда решающее, и не хотел окончательно испортить все дело.
— Ха-ха-ха, недурное ты произвел первое впечатление! — издевался Ингус. — Пойдем в кубрик и перестань буянить. Люди спать хотят.
— Но мне с Дембовским…
— Нечего тебе здесь делать. А если и есть что, так сделаешь это завтра, в трезвом уме.
— У меня ум трезвый и сейчас! — упирался Джонит.
— Тем хуже для тебя.
— Ты что, меня разыграть хочешь? Этого я никому не позволю. Дембовский тоже меня на море разыгрывал, шпионил за мной, как я топлю да как чищу топки. Хорошо это, по-твоему? Меня, старого кочегара, он проверял, как мальчишку! Не ответил на приветствие!
— Ну и что же? Ты потом с ним тоже не здоровался. Пойдем, хватит ломаться!
Джонит продолжал артачиться.
— Погоди, я не могу так уйти. Мое самолюбие не позволяет. Если я постучал в дверь чифа, я должен с этим делом покончить.
— Драться я тебе не позволю.
— Тем хуже, мне, видимо, придется избрать другой объект, чтобы оттузить. Может быть, даже тебя… Но с Дембовским… стой, мне пришла в голову блестящая мысль. Только ты не вмешивайся.
— Ты не наделаешь глупостей?
— Даю слово, что я не сделаю Дембовскому ничего плохого.
— Ну, ладно, посмотрим, я останусь здесь.
— Именно этого я и хочу. Без свидетелей неинтересно. Боцман, останься ты тоже… — кивнул Джонит вахтенному матросу, затем надел шапку и очень вежливо постучал в дверь каюты Дембовского.
— Кто там? — откликнулся на этот раз чиф.
— Кочегар Бебрис желает с вами говорить. Только один момент, чиф, прошу, будьте столь любезны и откройте дверь. Здесь стоят штурман и боцман, так что можете не беспокоиться.
— Какие могут быть в ночное время разговоры… — ворчал Дембовский. — Это можно отложить и на завтра.
— И все-таки, чиф. Очень спешное дело. Верьте мне, вы об этом не пожалеете.
— Обожди.
Дембовский надел плащ и открыл дверь. Показался его голый блестящий череп.
— В чем дело?
— Добрый вечер, чиф! — Джонит снял шапку.
— Добрый вечер… — Дембовский, казалось, был удивлен неожиданной вежливостью Джонита; это случилось впервые за три недели.
— Вот и все, что я хотел вам сказать, — продолжал Джонит. — Поразмыслив о наших взаимоотношениях, я сегодня пришел к выводу, что такое положение, когда двое на одном пароходе не узнают друг друга, дальше нетерпимо. Вы не находите этого?
