справился бы с болезнью, и она прошла бы в несколько дней. Но тяжелые вахты у топок, работа в жаре, сквозняки и ледяной ветер, охватывавший его на палубе, способствовали развитию болезни. Временами он уже бредил.
Когда подошло время идти на вахту Джониту, товарищи не стали его будить. Помогать Юхансону пошел Лехтинен, а кто-то из матросов заменил трюмного. Джонит проснулся полчаса спустя после ухода смены. Его взгляд сразу же остановился на будильнике, висевшем на стене напротив койки. Половина пятого…
— Юхансон… — простонал он слабым голосом. Ответа не было.
— Лехтинен… — кругом тишина.
«Ушли без меня…» — сообразил сквозь бред Джонит. Он с трудом выполз из койки, пошатываясь, встал на ноги и, не слушая уговоров товарищей, направился в кочегарку. На палубе было темно, дул ледяной ветер, и пароход кидало на волнах Северного Ледовитого океана. Не встретив никого, Джонит добрался до трапа, ведущего в кочегарку, и спустился вниз. Ни слова не говоря, взял у Лехтинена из рук лопату и открыл дверцу топки. Он словно во сне брал уголь на лопату, кидал его в топки, выламывал шлак и прикрывал отверстие поддувала. Накидав уголь во все топки и проделав всю привычную работу, он встал под вентилятор и прижался лбом к теплой железной обшивке стены, чтобы струей ледяного воздуха охладить огонь, который все разгорался внутри и жег его больную грудь.
Они хотели его поберечь, хотели обмануть, но ничего не вышло. Он слишком горд, чтобы жить за счет жалости других, он не хочет, чтобы товарищи его щадили. Пока хоть крупинка силы останется в его теле, он не перестанет бороться за свое место под солнцем. Но, черт возьми, как болит грудь и какой звон стоит в ушах от притока горячей крови… И как темно вдруг почему-то стало в кочегарке, словно все топки загасли…
Джонит без сил упал на насосный ящик. Лехтинен подбежал с кружкой воды. Сделав несколько глотков, Джонит немного пришел в себя. Из глубины окружавшего его мрака вдруг вынырнули шесть красных пучков огня, и его взор опять остановился на ярко горящих огненных глазах топочных отверстий. Они алчно и ненасытно уставились на него и чего-то ждали. Он знал, чего они хотят, и взял лопату.
Миновав Нордкап, пароход взял курс на юго-запад. Ночью радист поймал предупреждающий сигнал: вблизи Лофотенских островов немецкая подводная лодка потопила английский пароход. Это было уже не первое судно, которое торпедировали немцы.
Белдав приказал изменить курс и взять на запад. С наступлением утра «Пинега» находилась на изрядном расстоянии от берегов Норвегии. Дежурный штурман и впередсмотрящий матрос не спускали ни на секунду глаз с моря, сам капитан часами не сходил с мостика, изучая в бинокль горизонт.
Был один из тех тихих, сумрачных дней, какие обычно наблюдаются выше Полярного круга в это время года. Свинцово-серое море и такое же небо; солнце, едва успев подняться, садилось; умеренный ветер катил небольшие сердитые волны, от которых веяло студеным дыханием ледников.
В четыре часа пополудни Ингус, принимая от Волдиса вахту, надел теплый морской бушлат и сохранившуюся у него со времен мореходного училища шинель. Он непрерывно расхаживал по капитанскому мостику от борта к борту, наблюдая в бинокль. Океан словно вымер. До самого горизонта не было заметно ни одного дымка, ни паруса, даже птиц встречалось мало в этой водной пустыне. У штурвала стоял матрос Клюквин. На палубе боцман Зирнис с младшими матросами соскабливали ржавчину со старых вентиляторов и закрашивали суриком изъеденные ею места.
Чиф Дембовский, закутав шею толстым шарфом, прогуливался возле дверей кают-компании и издали наблюдал, как трюмный высыпал за борт золу. Ветер был боковой, с правого борта, и часть золы относило в сторону мостика, часть оседала на белой стене салона.
Ингус уже хотел посоветовать трюмному высыпать золу через левый борт. То же самое, но в более суровой форме намеревался сделать появившийся капитан, которому ветер швырнул в лицо пригоршню золы. Но ни тот, ни другой не успели выполнить своих намерений. С бака раздался крик впередсмотрящего:
— Кит! Прямо впереди!
Ингус на мостике и Белдав у дверей салона поднесли к глазам бинокли. Примерно в полумиле от «Пинеги» в волнах виднелся какой-то темный, узкий, продолговатый предмет, имевший некоторое сходство с китом. Только у этого предмета оба конца суживались, как у необрезанной сигары, а посередине поднималось возвышение в виде маленькой круглой башни.
Это была подводная лодка.
Дальнейшие события развернулись с невероятной быстротой. С подводной лодки дали сигнал остановиться. Продолговатая металлическая сигара приблизилась к «Пинеге» настолько, что можно было разговаривать через рупор. Все признаки указывали на то, что пароход приписан к Архангельскому порту и принадлежит русской пароходной компании.
Командир подводной лодки дал экипажу «Пинеги» пятнадцать минут на то, чтобы оставить пароход. Он сообщил, что после этого будет выпущена торпеда. Началась тревога.
Из кают выбежали полуодетые, сонные люди, свободные от вахты. Матросы сорвали брезенты со спасательных шлюпок и старались привести в движение заржавленные шлюпбалки. Белдав побежал в салон за судовыми документами и деньгами, Дембовский тащил на шлюпную палубу большой чемодан, а стюард Кампе выкидывал из кладовой на палубу ящики с галетами и вином. Ингус смог только добежать до каюты и схватить маленький ручной чемодан с документами и письмами. Волдис Гандрис еще не ложился спать после вахты, поэтому успел надеть пальто и взять свои бумаги.
У кочегаров, стоявших у топок, не было времени, чтобы забежать в кубрик одеться: они прыгнули в шлюпки почти полуголыми, в тонких бумажных спецовках и легких шейных платках.
В последний момент, когда все уже уселись в шлюпки и ржавые шлюпбалки начали выносить их за борт, Ингус заметил, что нет Джонита.
— Где Джонит? — крикнул он кочегарам.
— Остался внизу у котлов! — откликнулся старый Юхансон. — Мы никак не могли его дозваться.
— Стоп! — Ингус задержал свою шлюпку, конец которой завернул за шлюпбалку. — Мы не можем оставить Джонита на пароходе.
— Нам некогда ждать! — заревел Белдав. — Еще пять минут, и немцы выпустят торпеду. Если он не захотел пойти, пусть остается на пароходе.
— Правильно, — согласился Дембовский. — Нельзя рисковать столькими человеческими жизнями из- за одного человека.
— Спустить лодку! — приказал Белдав.
Ингус соскочил на шлюпочную палубу.
— На некоторых пароходах существует такой порядок, что капитан последним садится в шлюпку или совсем не садится в нее! — уязвил он Белдава и поспешил в кочегарку.
— Это там, где капитан не трус… — заметил Волдис Гандрис. Белдав побелевшими от злости глазами посмотрел на Волдиса, но промолчал.
В это время Ингус сбежал по трапу вниз, проехался, скользя по перилам, и удивленно застыл на месте: Джонит, еле держась на ногах, спокойно шуровал в топке.
— Сбежали все, а пар спадает, опять чиф придет, станет ругаться, что машины не работают… — сердито бормотал он. — А тут вертись один как белка в колесе.
— Джонит! — крикнул Ингус. — Сию же минуту наверх, на палубу! Пароход идет ко дну.
Джонит лукаво усмехнулся.
— Ври, друг, из ушей дым валит. Так же хочешь меня разыграть, как все они. Не разбудили меня, я сам проснулся. Не уйду от печей, пока склянки не пробьют.
Ингус вырвал у него из рук кочергу и, то уговаривая, то проклиная, стал толкать Джонита вверх по трапу. Вначале тот сопротивлялся, а потом обозлился и обещал жаловаться капитану, что мешают ему работать.
— Жалуйся, Джонит, капитан тебя ждет, только поскорей, поскорей…
Спотыкаясь, скорее благодаря толчкам Ингуса, чем своим силам, Джонит, наконец, добрался до палубы. Каждый упущенный миг мог стоить жизни, сидящие в шлюпках уже начали возмущаться, а Волдис
