— И опять пройдут годы, зимы и лета…
Вспыхнул ли в ее глазах огонь минувших дней или это лишь блеснувшие на солнце слезы?
— Ты… его любишь? — спросил Ян, кивнув головой на дом.
— Любить можно только одного… ты знаешь, кто он… Моя жизнь — кошмар, и нет надежды даже проснуться. Поэтому я избегаю думать об этом.
Человек, беспокойно ходивший по комнате, постучал в окно. Но Лаура не спешила. Человек подождал немного и открыл окно.
— Ребенок плачет. Иди, Лаура, мне не успокоить его…
Ребенок действительно плакал, пронзительно, капризно, и Яну показалось, что в его голосе звучит эгоистичный зов этого маленького, находящегося под угрозой мирка: «Не покидай нас».
Короткое, внезапно оборвавшееся прощание — и они пошли каждый своей дорогой.
В комнате лесник недовольно сказал Лауре:
— Не понимаю, о чем можно так много говорить с незнакомым человеком.
Лаура побледнела и, ничего не ответив, крепче сжала губы, да вокруг рта резче обрисовались две глубокие морщины. Она подошла к колыбели, взяла ребенка. Он перестал плакать.
…Идет снег, и цветут яблони, и опять идет снег, и опять цветут они, и каждый день новый, не похожий на минувший. И люди новые, но стар их род, их радости, печали, тоска и счастье. Седые сосны на дюнах шумят над старым моряцким гнездом, но там уже нет ни одного моряка. Далеко-далеко, одинокий и забытый, лежит старый капитан; летом на его могиле расцветают таежные цветы, завывают над ней зимние вьюги и засыпают ее сугробами снега. Последний моряк из Зитаров сидит на берегу, слушает шум моря, но не видит больше эту великую отчизну своих предков. У ног его дети возводят на пляже дворцы из песка, но это не его дети, и, когда он умрет, ни один Зитар не уйдет больше в море, хотя род их жив и днем и ночью неумолчно звучит зов моря.
В старой усадьбе хозяйничают чужие люди, ломают старое, строят новое. Спит на кладбище старый Криш; дети Яна и Карла Зитаров иногда посещают место его последнего отдыха и приносят цветы на могилу старого труженика. Не видно среди жителей побережья и Эрнеста: сразу же, после того как суд выселил его из усадьбы, он покинул край, чтобы постепенно зачахнуть в каком-нибудь забытом углу, как отломившийся от дерева сук. Тюрьма или дом умалишенных — не все ли равно, где он обитает? Никто о нем больше не вспоминает.
Томится в тюрьме Карл Зитар — человек, задумавший построить новый мир посреди болота, — но он не забыт. И хотя напрасным оказался его нечеловеческий труд на Болотном острове — там, так же как прежде, ползают змеи и дятлы долбят трухлявые пни, а кусты ольхи наступают на маленькие поля, отвоеванные у природы человеком, — но нет дня, когда бы не вспоминала о Карле маленькая, героическая женщина; она теперь одна растит своих детей.
— Когда папа придет домой? — спрашивают ее утром и вечером дети.
— Скоро, милые, теперь уже недолго ждать… — отвечает Сармите. А сама отворачивается и прячет набежавшие на глаза слезы, потому что много лет пройдет, прежде чем кончится срок заключения Карла Зитара. Нет, одинокими они все же не чувствуют себя никогда; об этом заботятся товарищи Карла, об этом хлопочут Ян Зитар и Айя. Они часто навещают Болотный остров, помогают Сармите в тяжелой жизненной борьбе, приходят на толоку весной, когда нужно обработать крохотные поля, и осенью, когда начинается уборка урожая. Каждый раз, когда Ян Зитар получает деньги за свои сочинения, часть он отдает Сармите, часть оставляет на нужды своей семьи, а остальное передает на такие дела, о которых еще нельзя говорить вслух на этой угнетенной и униженной земле. Да, в рядах борцов он занял место своего брата и по мере сил выполняет свой долг. Из-под его пера в последнее время выходят суровые и полные горечи слова, и хотя ему еще приходится говорить вполголоса, иногда — аллегорически, но народ понимает, что он хотел сказать! Часто Янке кажется, что всего этого недостаточно, хочется говорить в полный голос и называть вещи их настоящими именами; тогда он запирается в своей маленькой рабочей комнатке. Спустя некоторое время появляется нелегальное воззвание, прокламация, статья в подпольной газете «Циня» [37] или в зарубежном периодическом издании. Под ним не стоит имя Яна Зитара, но не имя играет роль в данном случае — важно то, что там написано.
Ян Зитар знает, что когда-нибудь придет время, и он сможет здесь же, в Латвии, говорить в полный голос и не нужно будет прибегать к аллегориям — это время, когда восторжествует справедливость и правда и Карл Зитар сможет свободным ходить по родной земле. Он верит, он знает, что так будет, поэтому у него хватает сил, чтобы жить и трудиться даже в том душном подневольном мире, в каком пока принужден жить он и весь его народ.
Должно же когда-нибудь наступить утро — ни одна ночь не может длиться без конца!
Примечания
1
Волостной магазин — существовавший начиная со второй половины (или конца) XVIII в. в каждой волости Российской империи склад, на котором хранились определенные (в зависимости от численности населения волости) запасы продовольствия (зерна) на случай неурожая. Взятое из волостного магазина взаймы зерно крестьяне после сбора нового урожая должны были возвратить с процентами. Для помещиков, а позднее — кулацкой верхушки волости выдача хлебных займов из волостного магазина служила дополнительным средством закабаления беднейшего крестьянства.
2
Пура — старая латышская мера твердых (сыпучих) тел — примерно 3 пуда, или 50 кг.
3
Чернь — алтайское название тайги, дремучего векового леса.
4
Берковец (birkavs) — старинная русская, а также и латышская мера твердых (сыпучих) тел — 10 пудов, или 160 кг.
5
В Иванов день, когда… разносились песни Лиго… — Иванов (Янов) день — день летнего солнцестояния, 24 июня, — латыши со времен языческой древности отмечали как народный праздник
