Янка встал, послушный сильнейшему влечению своего существа, он… медленно направился в другую сторону. Уже делая первый шаг, он понял, что это ошибка, хотел вернуться, исправить оплошность, но ноги не повиновались, уносили его все дальше и дальше. Он мысленно ругал себя, бесновался в предчувствии беды и понимал, что этот неверный шаг отразится на всей его жизни, но сопротивляться тому, что происходило, не было сил.
Опять зазвучала музыка. Янка сделал круг и вернулся на прежнее место к эстраде. Обе скамьи пустовали. Около дорожки, прислонившись к осине, стояла Лаура. Руты нигде не было. Очевидно, она намеренно ушла, думая, что мешает Янке подойти к Лауре. Он понял это, и ему представилась сегодня вечером еще одна возможность исправить промах. Ах, если бы к нему пришла та смелость, которая помогла ему в тот первый день навестить Ниедр в Бийске, он подошел бы к Лауре и заговорил с ней. Но Янка уже не был тем смелым и уверенным парнем, каким пришел из тайги. Он не смел поверить, что Лаура ради него осталась одна, помогает ему, ободряет его, ждет. Он так и не подошел к ней.
Вскоре Лаура вместе с сестрой ушла домой. Сразу стало пусто в парке. Янка, словно в бреду, полный отчаяния и презрения к себе, возвратился в лагерь. Ночевал он в ту ночь под открытым небом, у входа в шалаш. Никогда не простит он себе то, чего не сделал в тот вечер. Только много, много позднее он по- настоящему осознал, как велика была его ошибка.
С реэвакуацией что-то было не в порядке. Бренгульцы уже четвертую неделю жили в лагере. Наступил сентябрь, а заведующий «эваком» все еще не мог сказать, когда им дадут вагоны. Они каждое утро, как на работу, отправлялись в канцелярию «эвака», и всегда им отвечали одно и то же:
— Еще нет распоряжения из сибирского «эвака». Зайдите завтра.
Время от времени, чтобы хоть немного поддержать настроение беженцев, называли какую-нибудь дату, когда якобы прибудут вагоны. Но не успевала она наступить, как срок переносили дальше. Между тем похолодало, запасы продуктов шли к концу, и в лагере распространились болезни. Старого Парупа отвезли в холерный барак; двумя днями позже заболела Валтериене и Эльга Зитар. Умер от тифа мальчик Весмана — первая жертва, за которой вскоре последовали другие.
Разочаровавшиеся беженцы больше не верили обещаниям «эвака», в лагере царило мрачное предчувствие: как бы здесь не пришлось зимовать.
Вместе с этим сознанием пробудился инстинкт самосохранения. Люди начали приспосабливаться к обстоятельствам, бороться за свое существование. Мужчины ходили по городу в поисках работы. Пилили дрова, таскали мешки на большой мельнице и грузили баржи. Женщины ходили в деревни копать картофель. Все продавали последнее, что еще можно было продать. Они не хотели сдаваться теперь, перед последним испытанием.
Распространились слухи, еще больше встревожившие людей. Якобы распоряжение сибирского «эвака» об отправке получено давно, но заведующий бийским «эваком» скрыл его. Почему? Транспорт в эти дни находился в весьма тяжелом положении, не хватало вагонов, паровозов. Если появлялся свободный состав, его забирали для нужд армии или перевозки продовольствия.
Карл и Эрнест Зитары пилили дрова для железной дороги. Сармите и Айя копали в ближних деревнях картофель — их за это кормили и за день работы давали корзину картофеля. По вечерам Карл и Янка ходили встречать девушек и помогали им нести корзины — от деревни было верст шесть. Длинен был рабочий день, а заработок мал. Кулаки, зная, в каком положении беженцы, скупились: на обед жидкая похлебка; кусок хлеба с огурцом или листом капусты в полдник. Ешьте на здоровье, добрые люди, и нажимайте на работу! Работодатель не стеснялся при этом сказать какую-нибудь непристойность или обнять женщину помоложе. Вдова Зариене, которая по врожденной любезности не могла никому отказать, зарабатывала немного больше других женщин, копавших картофель, поэтому Эрнесту, иногда приходившему встречать ее, доставалась более тяжелая ноша, чем братьям. Зная, откуда взялась эта добавка, Эрнест не хвалил Зариене, наоборот: мелкие скандалы и даже потасовки стали обычным делом в их быту и такой же необходимостью, как воинский эшелон у станции, треньканье балалайки и голоса голодных девушек-беженок в вагонах. Ни для кого уже не было секретом, как эти девушки получали по полкаравая солдатского хлеба и полные котелки горячих щей. У костров уже не слышалось прежнего веселья.
Шла жестокая борьба за существование. Каждый боролся как умел. Каждый продавал то, на что находил покупателя.
Однажды вечером Янке показалось, что в одном из воинских вагонов он услышал голос Айи. Хотя он в последнее время почти не думал о ней, мысль о том, что Айя может быть такой, его глубоко потрясла. Ему казалось, что он в чем-то виноват перед ней. Вернувшись в лагерь, он увидел Айю у костра, и у него отлегло от сердца. Этого еще не случилось. Но надолго ли? Старый Паруп лежал в холерном бараке, откуда редко кто возвращался, мать Айи умела только стонать да плакать. Кто поможет Айе устоять на ногах, когда буря бедствия пошатнет ее маленькую, беззащитную жизнь?
Привычные ко всяким превратностям судьбы, люди эти потеряли в кровавых грозах родину, истомились в лесах и темных горных оврагах, ходили в лохмотьях, с закопченными в дыму лицами, дрогли и голодали, и теперь они стали живучими, научились терпеть и стоически переносить все невзгоды. И до тех пор, пока теплилась в их груди хоть искра жизни, они не знали усталости и не переставали надеяться на светлые дни. И вот теперь с каждым днем все горше становилась их судьба — им грозила смерть. По одному уходили от них более слабые товарищи, железным обручем стягивались вокруг них холод, болезни, голод. И вот тогда они не выдерживали, и раздавался крик протеста. Они собирались суровыми, грозными толпами и требовали справедливости.
— Отправьте нас отсюда, мы не можем больше ждать! Дайте вагоны, дайте хлеба!
Они окружили «эвак», не уходили из канцелярии, не внимая ни угрозам, ни уговорам. Они собрали деньги и отправили телеграмму в Омск в «эвак» Сибири. Они созвали общее собрание беженцев всех национальностей и избрали делегатов для поездки в Барнаул в губернские учреждения.
Старого заведующего «эваком» отстранили от должности, а на его место назначили нового. Тот сообщил, что отправка будет не позднее двадцатого сентября, то есть, через две недели, а чтобы ожидание не казалось таким тягостным, детям и нуждающимся семьям беженцем станут выдавать хлеб — по полфунта в день. Предложили избрать комиссию из беженцев, которая должна обследовать их положение и составить списки нуждающихся. В эту комиссию от жителей тайги вошел и Янка Зитар: нужен был человек, способный вести переписку. Карл несколько раз узнавал в городе о Черняеве, но он находился в длительной командировке, поэтому устраивать дела беженцев пришлось без его помощи.
Вместе с другими членами комиссии. Янка обошел лагерь, и только теперь выяснилось, сколько горя кроется в этих шалашах. Удивительно, как эти люди еще влачили существование и как только у них хватило смелости пуститься в далекий путь.
Когда Янка сдавал список в «эвак», туда явился и Эдгар Ниедра. И случилось маленькое чудо: Эдгар сам подошел к Янке и протянул ему руку, хотя в «эваке» в этот момент находилось несколько земляков из «высшего круга». Немного погодя Янка встретил на улице Руту, и она на этот раз узнала его и тихо ответила на приветствие, видимо, потому, что вблизи никого не было. Но когда на следующий день он увидел Руту у ворот городского парка читающей театральную программу, она уже не узнала Янку и при его приближении поспешно ушла. Поблизости находились люди.
Позднее Янка заметил одну особенность в поведении Руты: если она была вместе с Лаурой, она держалась довольно любезно, иногда даже улыбалась, здороваясь с Янкой, но проходила мимо с ледяным равнодушием, если была одна. Постепенно он начал догадываться о причинах подобного поведения: Рута знала о его отношении к Лауре и знала, как смотрит на него сестра, поэтому в ее присутствии изображала любезную покровительницу их дружбы, но за спиной сестры старалась уничтожить в Янке всякую надежду, оттолкнуть его, оскорбить, вызвать раздражение, чтобы ему и в голову не приходило приблизиться к Лауре. Значит, Лаура была на его стороне, против желания сестры разделяла с ним его большую мечту. Он убеждался в этом всякий раз, встречая Лауру. Она выглядела такой солнечной, ее взгляд выражал такую ласковую нежность и робкий призыв, какой может быть только у любящего человека. И тем не менее, еще раз подойти к ней он не решался.
И снова Янка написал письмо, более ясное, чем первое. Он объяснил, почему в тот вечер в парке не подошел к ней, и обещал в следующий раз быть смелее.
