— Да не мог я, пойми! Альберт держал меня на коротком поводке. Он пригрозил расправиться с моими родными при любой попытке общения с тобой. Что мне оставалось делать? Я надеялся держать с тобой связь через Колю, а он предал меня.
— У тебя все виноваты, один ты святой! Я ничего не хочу слышать, оставь меня, прилипала чертов!
Влада лавировала между фигурами суровых воинов в шлемах с закрытыми забралами, старалась укрыться от Стаса за каждой из сюрреалистичных громадин, стоящих на страже творения великого зодчего. Туристы, гуляющие по крыше, с удивлением оборачивались на беспокойную пару. «Нашли место ругаться» было написано на всех лицах.
— Может быть, ты святая? — в запале не унимался Станислав. — Все началось с того, что ты уступила домогательствам подонка! Я настолько тебя любил, что закрыл на твою измену глаза. И что же?! Через три месяца ты выскочила за него замуж!
— А ты, где был ты эти три месяца?! Я тебя спрашиваю!
Станислав оперся ладонями о парапет и опустил голову:
— Однажды Коля объявил, что ты продолжаешь встречаться с Альбертом и собираешься за него замуж. Я пришел в отчаяние и попросил передать тебе письмо. Он отказался, и мы сильно повздорили. Он кричал, что я его подставляю, что ты для меня потеряна и чтобы я прекратил свои преследования, подвергая опасности и себя и его. Я назвал его трусом, а он меня — эгоистом. Мы перестали с ним разговаривать — впервые за годы нашей дружбы. Примирения так и не состоялось: он стал сторониться меня, почему — я понял много позже: он спасался от общения со мной, от своего ежедневного доносительства и от Альберта.
Я решился на звонок, хотя это было рискованно. Ты сняла трубку, и тут же бросила, услышав мой голос, помнишь?
— Да, Коля сказал, что у тебя другая девушка, что у вас бурный роман. Я возненавидела тебя, к тому же подумала, что ты звонишь брату.
— Тогда я решил пробраться к твоему дому. Мне надо было увидеть тебя во что бы то ни стало. Альберт предупредил, что будет следить за каждым моим шагом, поэтому я петлял по городу, прятался как мог, сделал огромный крюк, хотя наши дома были практически рядом. И все-таки они накрыли меня у самого подъезда. Завезли в лес и избили до полусмерти. Били кастетами, ногами, натешились вволю, лицо изуродовали, сломали нос, два ребра и руку, там и бросили.
Станислав замолчал. Картина той жестокой расправы встала у него перед глазами.
Он лежал на земле, с залитым кровью лицом, еще в сознании, но лишенный способности сопротивляться: силы покинули его. Рядом присел на корточки Альберт.
— Ох, морока мне с тобой. — Он вынул из кармана носовой платок и стал оттирать пятнышко крови со своего плаща. — Сам посуди, ну что мне стоит тебя прикончить и здесь же закопать. И никаких хлопот. Ан нет! Приходится корчить из себя чистоплюя. Ведь если девушка ненароком узнает, что некий Стас Черепков убит, мне перед ней ни в жизнь не оправдаться. Хех! — мотнул он головой. — Надо было так влипнуть! Девок кругом, что грязи, а вот запал на одну — и свет не мил, и все привычки по боку, ходишь павлином общипанным, а хвост норовишь распустить.
Он выпрямился во весь рост. Глядя сверху на Стаса с деланным сожалением, добавил:
— На редкость твердолобым ты оказался: сказано было — о девочке забудь, а ты все трепыхаешься, звонишь не по делу, под дверь бегаешь. Гарантий, что ты будешь вести себя прилежно, у меня больше нет, поэтому сестренка твоя временно побудет у нас.
Стас рванулся и захлебнулся хрипом. Альберт наступил ботинком ему на грудь и вдавил в землю.
— Спокойно, не дергайся! А ты и впрямь думал, что я не знаю, где твое семейство обретается? Хочешь, адресок зачитаю? Мне его на бумажку аккуратно выписали…где же она… вот: город Мичуринск, улица Советская, рядом с магазином «Богемия», дом номер…
Стас вывернулся и впился мучителю зубами в щиколотку.
Альберт взвыл и выронил листок. Стас был снова нещадно бит доброй дюжиной ног.
— Вот паразит, — покачал головой Альберт, разглядывая кровоточащее место укуса на щиколотке. — Все, пацаны, хватит с него, валим отсюда. А ты, щенок, сам скумекай, что сеструху твою ждет, если будешь языком чесать.
Стас услышал, как хлопнули дверцы, взревели двигатели, захрустели сухие ветки под колесами, и все стихло. Он со стоном перевернулся на бок, рядом валялся маленький блокнотный листок с адресом в Мичуринске, куда он отвез маму и Яну — чего только стоило их уговорить! Там жила мамина сестра, бессемейная женщина, одна в большой квартире…
Стас дотянулся до листка, прочел несколько слов, написанных знакомым почерком, который он не спутал бы ни с каким другим, и заплакал.
Глава 15
— Глава Ордена Почитателей Святого Иосифа, книготорговец Хосе Мария Бокабелья в 1881 году приобрел участок размером в целый квартал в барселонском районе Энсанче на деньги, которые он долго копил и прятал под плитами пола своего книжного магазина. Он мечтал построить на этом месте храм, который стал бы для него искупительным. Бокабелья обратился к архитектору епархии Франсиско де Пауло дель Вильяр. Тот спроектировал собор в готическом стиле и в 1882 году приступил к строительству подземной часовни, однако вскоре у него возникли разногласия с консультантом Бокабелья по архитектурным вопросам Хуаном Марторелем Монтельсом, поэтому Вильяр в 1883 году был вынужден оставить проект. Общество Почитателей Св. Иосифа предложило возглавить строительство Искупительного храма Марторелю, но он отказался, предложив взамен себя кандидатуру молодого архитектора Антонио Гауди.
— Стас! Как ты запомнил столько имен, дат, событий во всех подробностях? — поразилась Эля.
Они стояли перед фасадом Рождества Христова собора Святого семейства. Антон не выпускал фотоаппарата из рук. Ему хотелось снять каждую из скульптурных групп, украшающих три огромных портика.
— Видишь ли, — объяснил Станислав, — мне каждый раз хочется пасть ниц перед этим храмом и перед теми, кто способствовал его созданию. Цепочка людей, желаний, благих намерений, волеизъявлений шаг за шагом вела человечество к обладанию одним из величайших своих достояний. Добрая воля и труд многих людей позволили выразиться гению, поэтому я хочу помнить всех поименно. Хотя всех запомнить невозможно, так как сами каталонцы продолжают ежегодно жертвовать деньги на строительство собора.
Храм стал для меня откровением. Когда мне надо примириться с жизнью, с людьми, с самим собой я прихожу и просто стою перед ним. Когда я полон отчаяния, тоски, злобы на весь род людской, я прихожу к храму и вижу торжество духа, таланта, мысли человеческой, и что самое важное — святой веры и добродетели. Я по сей день вижу усилия многих людей и знаю, что тяга к прекрасному, истинному, ценному не оскудеет в человеке, она неистребима, как бы не менялся наш мир. Я много раз спасался в этих стенах от разочарования и безверия.
Понимаешь, когда-то я потерял веру в людей, был человеконенавистником и безбожником. И вот настал день — я увидел Саграда Фамилиа. И тогда я уверовал в человека, а через него уверовал в Бога, не знаю, поймете ли вы меня. Сможете ли вы оценить гениальность архитектора не только как зодчего, ибо сам он был глубоко верующим человеком.
— Ты хочешь сказать, что вложив свой уникальный талант, душу и веру, он помог обрести веру многим людям?
— Безусловно, именно так я воспринимаю его творчество.
