скамью в полукруглом углублении стены Митрополичьих палат, и я кладу голову на его плечо, тут же чувствуя, как он мягко меня обнимает. Мы сидим неподвижно, приникнув друг к другу и забыв обо всем на свете. Как мне было хорошо!
И вдруг начали бить колокола. Звук показался мне гулким и тяжелым, словно огромные капли падали с неба на землю и мерно стучали «бум…бум…бум…». Я ощутила, как задрожал Грег при этих звуках, словно его пронзил холод. Он жался ко мне, прятал лицо в мои волосы, а я, не понимая, что происходит, гладила его плечи.
— Не выношу колокольный звон, — нервно говорил он. — Он пронзает мое сердце будто колом… Не хочу! Не надо! — почти кричал он, зажимая уши…
И я проснулась. Открыв глаза, вначале не могла понять, где я. Но когда рука задела за пушистое тельце Дымка, спящего на краю кровати, я тут же очнулась окончательно и четко вспомнила сон.
«Надо же, — подумала я, — как странно он мне привиделся… Милый… Хочу, чтобы Грег приснился мне еще».
Я перевернулась на бок, обняла подушку и закрыла глаза.
…Увидев, что оказалась в незнакомом месте, я огляделась. Это была ночная улица, довольно узкая и извилистая. И пустынная. Я вдыхала резкий сырой воздух, пахнущий растаявшим мартовским снегом, и медленно шла за высоким парнем, держась от него на расстоянии. Я знала, что это Грег. Он двигался, размахивая руками и что-то декламируя. Мне показалось, что он читает стихи. Но меня это отчего-то не удивило. Я практически догнала его и не сводила глаз с его стройной фигуры в распахнутом полупальто, сидевшем на нем мешковато, словно оно было с чужого плеча. Концы длинного серого шарфа болтались за его плечами.
— «Не смоют любовь ни ссоры, ни версты. Продумана, выверена, проверена. Подъемля торжественно стих строкоперстый, клянусь — люблю неизменно и верно!»1 — громко и четко продекламировал Грег.
Затем оглянулся как-то воровато и пошел быстрее. Я едва поспевала за ним.
Вдруг раздался все ускоряющийся звук шагов, чьи-то голоса. Грег остановился, прислушался и нырнул в ближайшую подворотню. Я растерялась, не зная, что делать, и чувствуя вполне реальную угрозу. И кинулась за ним. В подворотне никого не было, но я зачем-то спряталась за отвратительно пахнущий деревянный помойный б,ак. Шаги приближались. Я увидела троих парней, одетых в кожаные куртки допотопного кроя. За их плечами торчали дула винтовок. Один из парней был в бескозырке. Они прошли мимо, словно меня не видя.
«Патруль, — решила я. — Неужели они хотят задержать Грега?»
Из поэмы В. В. Маяковского «Люблю».
— Вот он! — закричал один из парней. — Держи его!
Раздался выстрел, я зажала уши и выбежала из-за помойного бака. Из темного двора вышел один из патрульных. Он крепко держал Грега. Тот вжал голову в плечи и смотрел вниз. Его лицо находилось в тени и было практически неразличимо.
— Попался, вражина! — с угрозой произнес второй. — Комендантский час давно! Есть документы?
Я приблизилась, но они снова не обратили на меня никакого внимания.
— Айда к фонарю! — предложил тот, что в бескозырке.
Они вышли на улицу и встали под тускло светящий фонарь. Грег поднял голову. Я приблизилась и не сводила с него глаз. Да, это был, несомненно, он, но выглядел совсем не так, как в реальной жизни. Я увидела румяное худощавое лицо, живые блестящие глаза, растрепанные, падающие на плечи, вьющиеся волосы. Его высокомерность, холодность, утонченность и сходство с прекрасной античной статуей напрочь отсутствовали. Передо мной был обычный парень, милый, обаятельный, со свежим, подвижным лицом, не лишенным привлекательности.
— Ребята, да вы чего? — задиристо спросил Грег и перебросил конец шарфа через плечо. — Я из кружка иду, вот запоздал немного.
— Немного? — зло произнес один из патрульных. — Ты знаешь, какое сейчас время! И что это за кружок? Не белогвардейских ли сволочей тайное сборище?
— Да это же Гришаня! — вдруг радостно воскликнул второй. — Сосед мой! Он в доме напротив проживает. Я его с малолетства знаю. Черт, как я сразу-то тебя не признал?
— Здорово! — обрадовался Грег и крепко пожал говорившему руку. — И я тебя сразу не узнал! От испуга, наверное.
— Знакомец твой? — уточнил парень в бескозырке.
— Поэт он, наш, пролетарский, — кивнул тот.
— Говорю же, в кружке засиделись, о поэте Маяковском спорили, о значении его творчества для нашей молодой республики, — пояснил Грег. — Вот и не заметили, что комендантский час наступил. А тут слышу, по улице идет кто-то, я и спрятался от греха. Мало ли кого сейчас встретишь!
— Все ясно, товарищ! — сказал парень в бескозырке. — На первый раз отпустим, поверим, но впредь, смотри, не нарушай. А то ведь могли бы и к стенке сразу. Хорошо, что знакомец твой среди нас оказался.
Грег пожал им руки и быстро устремился по улице. Я осталась стоять на месте. Ноги отказывались двигаться, словно их что-то приковало к асфальту. Патруль прошел мимо, вновь меня не заметив, но я уже не обращала на это внимания. Я не сводила глаз с удаляющейся фигуры Грега. Ощущение невероятной пустоты и потери внезапно охватило меня, я задрожала, судорожно втянула воздух… и проснулась.
Сев на кровати, глубоко вздохнула.
— Приснится же такое! — пробормотала я, пытаясь запомнить сон.
Но сознание еще было затуманенным, и картинки расплывались. Я встала, сходила на кухню и выпила воды. Затем вновь улеглась, придвинула к себе распластавшегося на краю кровати Дымка и провалилась в сон.
Но утром я отчетливо помнила, что мне приснилось, и не переставала удивляться.
«Надо же, — размышляла я, умываясь во дворе и подрагивая от холодной воды, — ну просто фрагменты художественных фильмов с участием Грега.
Прав был папа, и с такой неуемной фантазией, как у меня, я выбрала самую подходящую профессию».
Я вновь и вновь вспоминала милое подвижное лицо Грега из моего сна, его растрепанные кудри, блестящие глаза и улыбающиеся яркие губы. Перед моим внутренним взором он стоял как живой. Мне даже казалось, что если я заговорю с ним, то он непременно ответит.
«Нет, это никуда не годится! — решила я после завтрака, во время которого не переставала видеть Грега и по этой причине невпопад отвечала бабушке. Та смотрела на меня уже с явным недоумением. — Нужно выбросить все это из головы. А то так и до шизофрении недалеко!»
— Что-то ты, Лада, сегодня не в себе, — заметила бабушка, когда мы закончили завтракать и я стала помогать ей убирать со стола. — Ох, девка, все мне понятно!
— Ты о чем? — искренне удивилась я.
— Влюбилась! Вот о чем! — заявила она.
— Ошибаешься! — довольно резко ответила я. — Просто я спала сегодня плохо, вот и чувствую себя немного некомфортно.
— Так, так, — закивала она, — это от любви весь сон пропадает. Известное дело! И сегодня встречаться будете?
— Да с чего ты взяла, бабуля? — улыбнулась я. — Мы просто общаемся и ничего более. Грег приятный парень, умный, мне с ним интересно.
— Как ты его назвала? — изумилась она. — Ну и клички у вас сейчас, у молодых! Нет чтобы по-простому — Гриша!
Когда мы закончили мытье посуды, бабушка засобиралась к соседке.
— Не хочешь со мной? — поинтересовалась она.
— Нет, — торопливо отказалась я. — Я тебе зачем?
— Хотим в соседнее село сходить, — ответила она. — У нас-то, сама знаешь, церкви нет. Свечку поставить не мешало бы, да и с батюшкой переговорить.
— Ясно, — ответила я и замолчала.
Мне хотелось, чтобы бабушка быстрее оставила меня одну и я могла полностью отдаться своим мыслям.
— А то ведь нехорошие дела у нас творятся, — продолжила она, хотя я ее ни о чем не спрашивала. — То телят кто-то резал не пойми зачем. А намедни козочку убили, соседки, что напротив нас. Она ее в огород выпустила. А у нее дом-то, сама знаешь, к реке, огород вниз немного идет, под уклон как бы. Вот она и не усмотрела. Под вечер нашла свою козочку в кустах у воды. Горло в этот раз не разрезано было, а как бы прокушено. И через прокусы эти вся кровь как бы вытекла.
— Кошмар какой, — заметила я, хотя это сообщение не вызвало у меня особого любопытства.
В деревне постоянно что-нибудь случалось, то скот воровали, то дома загорались, то сено увозили у кого-нибудь с личного участка. Для бабушки это являлось событиями первостепенной важности, но я была от всего этого далека.
— Вот хотим батюшке все рассказать, — продолжила она, надевая теплую вязаную кофту и доставая из шкафа нарядный цветастый шерстяной платок. — Уже ходили к нему в прошлом месяце, говорили, что думаем на секту какую-нибудь вредную, что завелась в нашем лесу. Обещал разобраться. А тут коза вот опять! Так что сходим, доложимся да и узнаем, что они там думают. Точно не пойдешь?
— Нет, бабуля, — покачала я головой, — я лучше дома останусь.
После ее ухода я оделась, взяла фотоаппарат и вышла на улицу. Сегодня день был довольно ветреным и более холодным, чем предыдущие. Туман практически рассеялся, и мне даже показалось, что вот-вот выглянет солнце.
«Как было бы хорошо! — радостно подумала я, глядя в светлеющее небо. — Надоело ходить в резиновых сапогах. Если подморозит и грязь подсохнет, то я завтра смогу пойти гулять в своих высоких кожаных сапожках. Грег наверняка захочет составить мне компанию. Но что-то он все еще не позвонил. А может, не проснулся? Он же сам мне сказал, что любит ночь. Одним словом, он «сова» и встает после обеда, если не позже. Поэтому первой звонить не буду. Но так хотелось бы встретиться с ним сегодня!»
Я заулыбалась и уселась на крыльцо. Мой взгляд скользил по навесу, под которым висели высохшие березовые веники, по скамье, на которой лежал Дымок и лениво следил за мной прищуренными глазами, по влажному от постоянной сырости деревянному забору, по умирающим пожухшим стеблям вьюнка, вяло шевелящимся на ветерке. Я приподняла фотоаппарат, но желания хоть что-нибудь запечатлеть не возникло. Тона окружающего мира были в основном серые, бежевые и коричневые. К тому же мне казалось, что я все интересное во дворе уже отсняла в свой прошлый приезд, а повторяться не хотелось.
И в этот момент произошло одновременно несколько событий: Шарик, мирно дремавший возле конуры, вдруг зарычал и забился внутрь, Дымок бесшумно слетел со скамьи и исчез в неизвестном направлении, калитка открылась, вошел Грег, и тут же в просвет между облаками выглянуло солнце, осветив двор мягким золотым светом. Я так растерялась и обрадовалась, что замерла с поднятым фотоаппаратом. Грег в лучах солнца казался еще более бледным, правда, его волосы блестели, словно вороново крыло. А его платиновый кулон, усыпанный алмазной крошкой, сверкал так, что, казалось, множество звезд скопилось в одном месте, и их искристый холодный свет может поспорить с золотистыми переливами солнечного. Как только лучи его коснулись, Грег опустил голову и прикрыл глаза рукой. Он мгновенно пересек двор, одним прыжком взлетел на крыльцо и спрятался в тени козырька.
— Привет! — сказала я и навела на него объектив.
— Привет, — мягко ответил он и низко опустил голову. — Извини, у меня болят от солнца глаза. Можно, я пройду в дом?
— Конечно, — испуганно ответила я и опустила фотоаппарат, так и не сделав снимок. — А я так обрадовалась, что наконец выглянуло солнышко!
— Я знаю, — ответил он и скрылся за дверью. Я положила фотоаппарат и двинулась за ним. Мы оказались в полутемной небольшой комнате, служившей чем-то типа холла, и Грег остановился.
— Можно я тут посижу? — спросил он.
— Почему ты спрашиваешь? — улыбнулась я. — Сиди где хочешь. Но я думала, мы пойдем в гостиную.
