проходили мимо, погружённые в свои заботы, и редко кто бросал в перевёрнутую шляпу зелёную нефритовую монетку.
Базар выглядел уныло. На открытых деревянных и каменных прилавках истомлённые жарой торговцы разложили вялый товар: овощи прошлого урожая, сушёные яблоки и груши, переросшие побеги папоротника и пучки дикого лука. Лишь в двух местах люди явно приезжие торговали пшеницей и красным рисом, орехами и мёдом. Чуть побогаче было там, где продавали ткань, ковры и шкуры, нитки, ножи и иглы, а кроме того, колёсную мазь и сами колёса. Колёса многие трогали и поднимали, разглядывали обода и всовывали пальцы в ступицы… Пахло горячими пирогами с печёнкой и яблочным чаем. Голоса звучали не по-базарному приглушённо. Шлёпали по мягкой пыли босые ноги и ноги в стоптанных башмаках…
И появление кованых сапог слепца насторожило. Но виду он постарался не подать.
Тронул струны, наклонил голову, запел:
– Богатый и знатный генарх на войну собрался,
к жене молодой приставляет он младшего брата,
и так говорит он: 'В обязанность, а не в награду
тебе одному доверяю я ключ от заветных ворот!
Надел я на пылкую жёнушку пояс стальной,
чтоб меньше ей было соблазна в пути одиноком,
однако война есть война, сеча будет жестокой.
Коль я не вернусь, верным мужем ей быть обещай!'
И преданный брат эту клятву торжественно дал.
Генарху, прощаясь в воротах, придерживал стремя.
Но видит генарх через самое малое время,
что брат нагоняет его на гнедом жеребце.
'Едва не случилась беда, – говорит он, трясясь, –
на грани я был нарушенья торжественной клятвы!
Пошарь по карманам и лучше проверь за подкладкой.
В заботах и сборах ты, кажется, ключ перепутал…'
Сапоги насмешливо притопнули.
– Славно поёшь… – голос был надтреснутый, с горловой хрипотцой. – Держи вот. Выпей за моё здоровье да за здравие законного царя нашего Авенезера Третьего.
– Выпью за любого, кто подаст…
Сквозь прорежённую ткань шторки 'слепец' видел, как стоящий перед ним человек кивнул наискосок: и вроде бы 'да', и вроде бы 'нет' в одном движении. Сронил с руки что-то. Звук был особый: множественный мягкий звяк.
– Так выпей, не забудь… – и адепт прежнего царя повернулся и пошёл куда-то направо – и моментально затерялся между немногочисленными покупателями…
Быстро и легко ступая, возник поводырь. Присел на корточки.
– Кто это был?
– Не знаю…
'Слепец', специально закрыв глаза, нашарил шляпу, а в ней – тяжёлый кожаный мешочек.
– С какой бы стати у нас объявлялись друзья?.. – пробормотал он.
Позже, в тесной чердачной каморке постоялого двора 'Весёлый птицелов', в котором 'слепец' вечерами пел за эту самую крышу над головой и право доедать недоеденные обеды гостей, он и поводырь открыли мешочек. Оттуда высыпалось двадцать крупных конкордийских золотых с безвольным профилем Императора и два кусочка пергамента. На одном кусочке тщательно изображён был с высоты птичьего полёта рог бухты Чёлн, самой северной и самой маленькой бухты из семи, образующих порт Порфир. Красный крестик отмечал некое строение вблизи маяка… Второй же клочок был подписанным Императором пропуском в порт Порфир, по случаю войны и военных перевозок для посторонних закрытый. Предъявители значились 'Имеющими Глаз', то есть внутренними шпионами.
Слепец и поводырь обменялись значительными взглядами. То, что произошло, не имело разумного объяснения. С того момента, как они, отстав от отряда (какой-то полусумасшедший деревенский легат задержал их, обвинив в систематической краже кур, и выпустил лишь поздним утром, когда ни один из пострадавших не опознал преступников; деревенская же тюрьма оказалась на диво крепкой…), не попали к бою и лишь потом из окольных толков узнали о нападении злодеев-разбойников на зачарованную башню и поголовной гибели всех нападавших, – с того момента цель перед ними была одна: скорейшее возвращение с докладом. И вот теперь непонятно кто непонятно почему предлагает задержаться…
И этот непонятно кто явно знает, с кем имеет дело.
И он весьма определённо сообщил, от чьего имени действует сам…
От имени того, кого считают страшнейшим исчадием зла; кем до сих пор пугают непослушных детей.
– Надо идти петь, – сказал поводырь.
Слепец вернул на место шторку, взял китару, медленно поднялся.
