не был сосредоточен ни на одном предмете, тем не менее он четко видел все, даже то, что было на самом краю поля зрения – почти за спиной; Элли стояла перед ним, наклонившись вперед и заглядывая ему в лицо, улыбалась растерянно, и он видел ее тем жестким, беспристрастным взглядом, которым видит людей фотоаппарат: жесткие, как проволока, матово-черные волосы, собравшийся морщинками лоб над приподнятыми бровями, белки глаз с красными прожилками и тяжелые веки, запекшиеся корочки на губах, худые плечи и поросшее черной шерсткой родимое пятно возле правого локтя, и синие нитки вен на левой руке, которой она придерживала на груди махровое полотенце…
– Что с тобой? – спросила она, и, хотя спросила она это быстро и испуганно, Эрик чувствовал, что прошло очень много времени, и видел, как медленно открывается рот и изгибаются губы, как за зубами ворочается язык, как истекают звуки и складываются в слова, а слова постепенно обретают смысл… Он глубоко вздохнул, в груди заломило от воздуха, а время натужно разогналось и пошло в нормальном темпе.
– Не знаю, – сказал он. – Ничего. Все хорошо.
– Ты такой бледный, – сказала она.
– Да, – сказал он. – Как конь.
– Почему конь?
– Конь бледный.
– Не говори глупостей, зачем?
– А я что, часто говорю глупости?
– Нет, просто…
– Что просто?
– Все хорошо.
– Не знаю.
Она села рядом с ним, положила руки ему на плечи, погладила пальцами шею, затылок. Лицо ее приблизилось к его лицу, стало большим и плоским. Веки опустились, прикрывая радужки – зеленовато- коричневого цвета с темными точками – и зрачки, темные и глубокие; длинные ресницы подрагивали, губы слегка приоткрылись; за окном, видимая в щелях жалюзи, стая голубей описывала круги над крышей дома напротив; сдутая легким сквознячком со стола, на пол скользнула газета и легла заголовком кверху: «Выживание любой ценой?»
– Ты не знаешь, куда я дел конверт? – вспомнил вдруг Эрик. Сторожевая струна, ослабшая было, вновь натянулась и загудела высоко и сильно.
– Боже мой, – слабым голосом сказала она. – Какой конверт, о чем ты, какой может быть конверт…
– Никак не могу вспомнить, куда я дел конверт, – сказал он.
– Зачем тебе конверт, когда у тебя есть я?
– Ты ничего не понимаешь, – раздраженно сказал Эрик. – Это очень важно.
– Это тебя и испугало? – спросила она. – Только это?
– Меня ничего не пугало, – сказал Эрик. – Ты что, видела его?
– Ну конечно.
– А где он сейчас? – спросил он нетерпеливо.
– Не знаю, – сказала она растерянно. – Ты же его держал в руках…
– Я не могу его найти, – сказал он.
– Успокойся, – сказала она. – Куда он может деться?
– Поищи, – сказал он. – Это страшно важно. Элли вздохнула и встала на ноги.
– Какой же ты, право… – начала она и сделала шаг к столу. – Ничего бы с тобой…
Струна вдруг загудела сильнее.
– Стой! – испуганно сказал Эрик. Она вздрогнула и оглянулась на него:
– Что?
– Иди сюда, – сказал Эрик. – Ничего не было. Иди сюда.
– Господи, – сказала она. – Ты просто сумасшедший сегодня.
Эрик обнаружил вдруг, что стоит на ногах.
– Ну что ты, – сказала Элли, и в голосе ее был страх. – Как маленький… как не знаю кто…
– Ты его взяла, – понял вдруг Эрик. – Ты его прячешь. Зачем ты со мной… так?
– Я? – изумилась она совершенно неподдельно.
– Как ты изображаешь удивление, – сказал Эрик. – Не всякая актриса сможет. Я тебе так доверял…
– Эрик, – сказала она. – С тобой что-то случилось. Что-то не так. Мне страшно с тобой.
– А мне с тобой противно! – выкрикнул Эрик. – Воровка! Ты украла его!
Он бросился на нее и рванул полотенце. Элли судорожно вцепилась в его руки, и боль от глубоко проникших в тело ногтей на секунду отрезвила его. Он увидел ее лицо, искаженное болью и обидой, и сам он, наверное, тоже переменился в лице, потому что Элли отпустила его руки и зажала в ужасе рот, и
