Поймал, наверное, кодон, что-то померещилось – стрелять стал… много ли старику надо? Конечно… если что найдете – зовите… И Микк нашел. Но звать полицейских не стал, а пришел вечером… Позади дома была вырыта яма метра два глубиной, все ее, конечно, видели – яма и яма, мало ли зачем хозяин роет яму? Прямо под стеной. Ветряк, может, хочет поставить, сейчас многие ставят ветряки… То, ради чего была вырыта яма, напоминало корень, идущий из земли, изгибающийся и тремя ветвями врастающий в фундамент. Ветви были толщиной в большой палец, у дна ямы корень был с руку, а то и потолще. Нож по нему скользил, как по стеклу, лопата отскакивала. Микк углубился еще на полметра и наткнулся на разветвление. Чуть более тонкая ветвь уходила под дом, проникая, должно быть, в подвал. На следующий день он продолжил раскопки и обнаружил еще четыре ответвления. Сам корень стал толщиной с хорошее бревно. Потом копать стало невозможно, так как появились родственники и чиновники из мэрии. Микк пришел ночью и при свете фонаря алмазной ножовкой перепилил самую тонкую ветвь. Она была полой, как он и ожидал. Для того, чтобы исследовать материал, Микк сделал еще один пропил, но в последний момент отпиленный кусочек выскользнул из рук и упал в яму. Просвет в трубе был с мизинец, стенка трубы на распиле напоминала чугун. Из трубы шел сильный запах, напоминающий запах горящего полистирола. В свете фонаря были видны вылетающие пылинки. Микк спустился в яму за упавшим куском «корня», увидел его, наклонился – и тут произошло что-то странное: оказалось, что он стоит на мосту через Лайву и смотрит вниз, и что еще только закат…
Микк дошел до этого места и замолчал, ожидая, что Кипрос скажет: поищи психиатра… или что-то в этом же духе – но Кипрос молчал и смотрел куда-то мимо, и непонятно было, слышит он или нет, и Микк вылил в свой бокал тепловатую жижу со дна колбы, плеснул туда немного из бутылки, взболтал и выпил, и лишь тогда Кипрос посмотрел на него и спросил неожиданно:
– Ты с Дедом давно разговаривал?
– Давно, – подумав, ответил Микк.
– Давай съездим к нему. Я уже месяц собираюсь…
– А зачем? Что мы ему, собственно…
– Он умный, Микк. Он старый, но голова у него отличная. Не нашим чета.
– Не замечал, признаться.
– Он просто не показывает этого. В смысле – не выпячивает. Но если его как следует раскрутить, можно услышать дельные вещи.
– Н-ну…
– Он не боится, например, делать выводы. А вот я, например, боюсь. И он, мне кажется, многое понимает. А я не понимаю. Так что давай возьмем бутылочку, возьмем пожрать чего-нибудь…
– Послушай, речь ведь пойдет о вещах, которых он просто не может знать. Бывший церковный сторож – что он понимает в генетике?
– У Деда, между прочим, еще довоенный диплом Технической Академии плюс пожизненный полковничий чин инженерных войск. С правом ношения формы. В сторожа у него был уход. Как в кокон. Говорит, что нигде лучше не думалось, как на кладбище лунной ночью. А ты думал – он так… самородок?
– Да ничего я не думал.
– Врешь – думал. Ладно, сейчас я оденусь…
Снаружи было темно и душно – двойной контраст со светом и свежестью лабораторного корпуса. Зеленые цифры на фасаде, в числе прочего, показывали температуру: плюс тридцать три. Парниковый эффект, черт бы его побрал, подумал Микк, жара и постоянная влажность – но нет дождей, трассы циклонов сместились к югу, и дожди идут над морем. Интересно, что же нас, в конце концов, доконает: парник, озоновые дыры, насекомые-мутанты, эпидемии… Зверь, железная саранча, вода, ставшая желчью? Голод? Урожаи снижаются; пока выручает техника, но как долго это может продолжаться?..
Кипрос закончил формальности с пропуском Микка и вышел следом.
– Ты на машине? Микк покачал головой:
– После этих дел… не решаюсь водить.
– Понятно. Тогда ловим такси.
– А твоя?
Кипрос махнул рукой.
Такси они поймали за углом, и Кипрос сказал адрес Деда.
НИКА, ИЛИ АННАБЕЛЬ
К вечеру второго дня маленький отряд вышел, наконец, к излучине реки. Этого ждали – и все равно получилось неожиданно: только что был лес, еловый, темный, едва проходимый – и вдруг деревья остались за спиной, и вместо пружинящего мха под ногами оказался щебень осыпи, уходящей к самой воде. Вода была темной, без бликов. Сразу потянуло холодом.
– По одному – за мной, – сказал Яппо. – Смотрите на меня и делайте так же.
Он просунул посох под мышку и, опираясь на него, как на хвост, поехал по осыпи на широко расставленных ногах. Потревоженный щебень покатился следом, догоняя и обгоняя его, засыпая ноги по щиколотку и выше – но Яппо доехал до самого низа, не покачнувшись даже, отошел чуть в сторону и махнул рукой.
Следующим пошел Берт. Он изобразил что-то вроде слалома, вызвав обвал посильнее предыдущего, и чудом вывернулся из-под каменной волны там, внизу, в последний миг запрыгнув на край русла осыпи. Яппо сказал ему что-то резкое, и Берт виновато покивал, прижимая руки к груди.
Генерал спускался в точности так, как показал Яппо. За генералом спустился Ваиз. Последней была Аннабель.
Берт уже разделся и стоял теперь, ежась от холода, лицом к реке. Генерал сбрасывал с себя одежду быстро и деловито, а Ваиз вдруг зарделся – и, заразившись от него, вспыхнула Аннабель. Она знала, что им предстоит, но не думала, что это будет так стыдно.
