– Решили здесь хоронить, – сказал Камерон. – Могилу уже роют.
– Я найду, кто… найду, понимаешь? – Петер покачнулся, Камерон поддержал его.
– Вряд ли, – сказал Камерон. – Такая каша…
– Я найду, – повторил Петер.
– Ну и что? – сказал Камерон. – Что из того, что найдешь? А… – Он махнул рукой. – Ищи.
– Он не был твоим другом, – сказал Петер.
– Да разве в этом дело? – сказал Камерон.
– А как же тогда быть? – сказал Петер. – Рукой на все?
– Ему уже не поможешь, – сказал Камерон.
– Есть еще Шанур, – сказал Петер. Камерон молча пожал плечами.
– Я ведь тебя ни о чем не прошу, – сказал Петер. Камерон опять промолчал.
– Можно подумать, что тебе все равно, – сказал Петер. – Что ты только и хочешь…
Камерон издал неясный задавленный звук, Петер посмотрел на него и тут же отвернулся: стиснув зубы, Камерон плакал.
Первым серьезным мероприятием майора Тунборга в роли начальника строительства было введение режима строжайшей секретности. Запрещались к разглашению все абсолютно данные о темпах работ, о действительной длине моста и так далее, и тому подобное – даже о расходе электроэнергии. Операторов перестали пускать на стройплощадку, все сооружения позакрывали щитами и маскировочными сетями – Петер пошел скандалить к советнику, и вместе они, два приятеля, Гуннар и Петер, – пошли к генералу. Генерал, однако, оказался тверже, чем предполагалось. Он объяснил, что на стройке, помимо интересов Министерства пропаганды, присутствуют еще и интересы военного ведомства, которые могут оказаться под угрозой из-за утраты бдительности и, как следствие, утечки оперативной информации. Да, мероприятия, направленные на пресечение утечки, создают определенные трудности для хроникеров, но что поделаешь, война есть война, а на войне без трудностей не бывает, придется смириться, но до окончания работ никакие данные не подлежат огласке, нет, Гуннар, и не проси, даже ради тебя, я все понимаю, но нет. Пусть твои ребятки займутся лучше освещением быта саперов, их боевой и политической подготовкой, внимательнее отнесутся к проблемам внедрения новой религии – а здесь еще немало проблем, старое все еще цепляется за души людей и тормозит их духовный рост и развитие. И преображение. А что касается самого моста – то нет. Не положено. Может случиться утечка информации.
– Вот так, Петер, – сказал господин Мархель, разводя руками. – И ничего не поделать, он здесь хозяин.
– Не расстраивайся, подполковник, – сказал генерал. – Наплюй ты на это железо. На людей, на людей внимание обращать надо. Люди – вот настоящее железо!
В быт саперов Петер вгрызался яростно. Материалы Шанура – кроме тех, под мостом, конечно – погибли, поэтому Петер изо всех сил стремился наверстать потерянное. Он знал, что не сможет сделать это так, как Шанур, так неподкупно точно и с такой любовью, что-то внутри него придерживало изредка руку и отводило глаза, но – он стремился, и иногда получалось. Приходилось, конечно, снимать и парадные сцены: новые и новые моления у статуи Императора, все более гладкие и вычурные, приторные, как сахарин; построения и зачитывания приказов; развод караула; обход генералом позиции артиллеристов; награждения. Но чаще – сцены обыденной жизни, текущей совсем иначе, чем жизнь показная, парадная, – иначе и отдельно. Еда; сон; сапер стирает портянки; сапер штопает шинель; четверо саперов дуются в самодельные карты, проигравшего лупят картами по ушам, остальные хохочут; сапер сидит на табурете, другой, мальчишка с изъеденным оспой лицом, на широкой струганой доске кусочком угля пишет его портрет; несколько саперов стоят сзади и тихонько, чтобы не помешать, спорят; голые саперы выбегают из бани и катаются по снегу; черные, как черти, копаются в моторе трактора; собравшись в кружок, травят анекдоты. Петера охватывала тихая злость, когда он чувствовал, что ему начинают позировать, – но обрести с саперами былую бесплотность ему не удавалось, то ли сил не хватало после болезни, то ли еще чего… Петер чувствовал перемену отношения, между ним и саперами появился ледок настороженности, прозрачный, тоненький и холодный. Несколько раз его буквально судорога сводила от внезапно возникавшей преграды между ним и людьми – будто они, люди, внезапно прозревали в нем что-то опасное или омерзительное, но старались не показать, изо всех сил старались не показать, и у них получалось, но все силы тратились на это…
Однажды утром возник подполковник-адъютант и сопроводил полуспящего Петера к генералу и господину Мархелю. Когда Петер вошел, генерал и советник сидели молча и понурившись.
– Проходи, Петер, – сказал советник. – Вот решаем, как быть…
– Что стряслось, Гуннар? – спросил Петер.
Генерал криво усмехнулся, а господин Мархель пожал плечами.
– Плохо дело, – сказал он. – Император требует, чтобы мост был сдан немедленно. Мы вот тут помозговали и решили…
– Другого выхода у нас не было, – сказал генерал.
– Другого не было, – подтвердил господин Мархель. – Тем более что все материалы погибли. Так вот, решили сделать макет моста, так, скажем, в одну пятидесятую натуральной величины, и снять его. Такой, понимаешь ли, трючок. Откупимся от начальства, а там потихоньку и настоящий закончим. Как ты думаешь?
– Мне-то что, – сказал Петер. – Снять-то что угодно можно.
– Верно мыслишь, – сказал генерал.
– Главное, чтобы там не узнали, – сказал господин Мархель и ткнул пальцем вверх.
– Не захотят – не узнают, – сказал генерал.
– Это точно, – сказал Петер.
