выступлений, а за счет компании.
– У вас случайно не филантропическое общество? – спросил Ларри.
Американец вежливо улыбнулся.
– Я предлагаю вам такой режим выступлений: по два выступления в день два дня подряд, потом два дня отдыха. Право брать тайм-аут, если почувствуете усталость. Два, три, четыре раза за серию – обсудим позже. И большой перерыв в середине серии – скажем, на месяц. Надо же вам посмотреть страну, которую вы намерены покорить?
– А компания не разорится на таком режиме выступлений?
– Вы представить себе не можете, мистер Лавьери, – сказал американец, – сколько мы на вас заработаем. Кстати, вас будут осаждать рекламные компании – запрашивайте вдесятеро против того, что они будут предлагать. Не церемоньтесь с ними.
– Да, и видите ли, – сказал Ларри, – нас двое. Американец взглянул на Козака.
– Нет проблем, – сказал он. – Вы же платите ему из своего кармана? Вот и продолжайте.
– Потрясно, – сказал Ларри. – Карел, как тебе?
– Вполне приемлемо, – сказал Козак.
– К завтрашнему утру я подготовлю проект контракта, – сказал американец, – и мы его обсудим за чашечкой кофе. Часов в десять вас устроит?
– В десять у меня выступление, – сказал Ларри. – Вы забыли.
– Зачем вам это? – спросил американец удивленно.
– У меня контракт, – сказал Ларри.
– Сколько вам придется заплатить за срыв представления? – спросил американец.
– Двойной сбор, – сказал Ларри.
– Сволочь этот ваш Папандопулос, – сказал американец. – Это значит, за два выступления – восемнадцать тысяч динаров? Ладно. – Он достал из кармана чековую книжку, стал писать. – Округлим до двадцати… семьсот шестьдесят долларов. Я вас выкуплю, – сказал он Ларри и подмигнул. – Разбогатеете – отдадите. Держите вот… впрочем, нет, я сам отдам и сам переговорю. – Он засунул чек обратно в книжку, книжку положил в карман, сделал брызжущее движение пальцами, поправил галстук, и вот он уже на ногах и надевает шляпу. – Итак, на сегодня с вами я прощаюсь, надеюсь, что не разочаровал вас, до завтра!
И скрылся.
Наступило молчание. Ларри сидел, тупо уставясь на стакан и бесцельно помешивая ложечкой чай; чаинки то собирались в центре стакана, то разлетались по всему дну, и он никак не мог понять, почему это так. Козак молча прихлебывал. Потом он налил себе еще, хотел положить сахар, обнаружил, что сахара больше нет, сходил куда-то и принес новую пачку.
– От добра добра не ищут, – сказал он.
– Да, – сказал Ларри. – Надо же, сволочизм какой – только-только решил отдохнуть… Знаешь, Карел, если честно – я хотел совсем завязать с этим делом.
– Фиг бы у тебя получилось, – сказал Козак. – Ты же больше ничего так хорошо не умеешь. Заскучал бы.
– Не знаю, – сказал Ларри.
– Ладно, – сказал Козак. – Отдохнешь, развеешься…
– Отличные пляжи, – сказал Ларри. – Загорим с тобой, как негры, найдем себе по креолочке… Ты любишь креолок?
– Никогда не видел, – сказал Козак.
– Я тоже.
– Вообще, мне кажется, – сказал Козак, – от таких предложений не отказываются.
– Да я вроде и не отказываюсь, – неуверенно сказал Ларри.
– Так мне на вечер билеты продавать?
– Не знаю, – сказал Ларри. – Наверное, не надо.
– Папандопулос лопнет с досады, – сказал Козак.
– Ему-то что, – сказал Ларри. – Он свое получает.
– Ты не знаешь, – сказал Козак. – Он на тебя пари заключает. Что в тебя не попадут. А теперь все эти его пари… – и Козак сделал жест, наглядно обрисовывающий плачевную судьбу всех пари господина Папандопулоса.
– Так ему и надо, – сказал Ларри. – Скотина лохматая.
– Не устроил бы он тебе какую-нибудь гадость… – сказал Козак.
– Плевать, – сказал Ларри. – Ты здесь будешь? Пойду поброжу.
– Так, значит, не продавать? – спросил еще раз Козак.
– Продавай пока, – неожиданно для себя сказал Ларри. – Потом, если что, вернем деньги.
Все это надо как следует обдумать, как говорил когда-то Ник, «подвергнуть интеллектуальному процеживанию». А полноценное интеллектуальное процеживание получалось у Ларри только при
