Священный месяц Ринь

быть, Петербурга?

– Я приношу вам самые искренние извинения, – сказал отец Дионисий. – Я глупо пошутил. Простите меня.

– Дело в том, – сказал Юл, – что я слышу эту шутку уже не в первый раз.

– Вы имеете в виду тот инцидент с отцом Александром?

– И его тоже.

– Что поделаешь… Вы должны простить нас: россиянам трудно расстаться с представлением, что каждый подданный Конфедерации просто обязан быть шпионом.

– Да уж… – неопределенно хмыкнул Юл. Это он знал не понаслышке: во все свои приезды в Москву он ощущал плотный и наглый, на грани фола, прессинг во всем диапазоне: от примитивного уличного топтания и обысков в номере в его отсутствие до попыток тотального эхосканирования – так что приходилось постоянно, не снимая, носить на голове обруч охранителя. Все впечатления о Москве были приправлены головной болью и зудом от плотно сидящего обруча. Гаррота, вспомнил Юл нужное слово.

– Так я пойду, встречу Петрова, – сказал он, вставая.

– Да, пожалуйста, – сказал отец Дионисий. – И если у него окажутся лишние вещи – оставьте их в своей комнате, хорошо?

Юл вышел из здания в тот самый момент, когда в ворота въезжал кремового цвета лимузин – изготовленная на Земле имитация здешней марки «Золотое дерево». Не успела машина остановиться, как из нее выкатился кругленький, упругий, дочерна загорелый человечек в белой безрукавке и шортах.

– О! – сказал он. – Ну и жарища тут у вас! Это с вами я говорил по телефону?

– Со мной, – сказал Юл. – Где ваш багаж?

* * *

Ночь здесь всегда, в любое время года, наступала мгновенно. По серпантину взбирались в полной темноте. Шофер Цуха, из «детей дождя» – так назывались подкидыши к воротам Дворца, очень интересная социальная группа, имевшая даже свой язык, впрочем, похожий на Понго; их воспитывали так, что ни солгать, ни подвести хоть в малом они просто не могли; они работали или служили там, где эти качества были необходимы, а на карьеру рассчитывать не приходилось, – Цуха вел машину медленно, всматриваясь в сверкающее, как река на восходе, полотно дороги; с некоторых пор все дороги, ведущие к Священным Рощам, два-три раза в год посыпали битым стеклом, дабы босые паломники…

– Камень, – сказал Цуха.

Камень – толстенная плита размером с письменный стол отца Дионисия – лежал посредине дороги. Весу в нем было никак не меньше тонны. Пока Юл скреб подбородок, размышляя, что делать, Цуха снял с крыши кабины щит из досок, и втроем они положили щит так, чтобы получился пандус. По этому пандусу Цуха провел грузовик. Доски похрустывали и поскрипывали, но выдержали пятнадцатитонную машину.

– Крепкое дерево, – с уважением сказал Петров.

– Что он говорит? – спросил Цуха.

– Он говорит, что крепкое дерево, – перевел Юл.

– Да, – сказал Цуха. – Очень крепкое. Серое дерево очень крепкое. Очень крепкое и очень дорогое. Скажи ему.

– Дюймовая доска из этого дерева не пропускает пистолетную пулю, – сказал Юл. – Раньше из него делали латы, щиты…

– Опять камень, – сказал Цуха.

На этот раз не пришлось выходить из машины: камень лежал на краю дороги, и можно было протиснуться. Цуха прижал грузовик к скале, стал медленно, по сантиметру, проводить его мимо камня – и вдруг газанул, с ревом и скрежетом продрался на свободу, погасил огни и вслепую, наугад проехал метров сто.

– Что с тобой? – спросил Юл.

– Сейчас, – сказал Цуха. – Шевельнулась земля…

Позади раздался короткий обвальный гул, удар. Грузовик подпрыгнул.

– Боже мой, – прошептал Петров. – Что это?

– Змея Гакхайе, – сказал Юл. – Под этой дорогой погребена великая змея Гакхайе. Когда начинается ночь, змея вспоминает, что пора идти на охоту…

Цуха, открыв дверцу и встав на сиденье, всматривался поверх кузова в то, что происходит сзади. Потом сел, завел мотор, включил фары и повел машину быстро, как только мог. Лицо его блестело от пота.

– Вам вольно шутить, – начал было Петров и оборвал себя: сзади опять донесся – теперь далекий – обвальный грохот.

– Успели, хвала Создателю, – прошептал Цуха на языке «детей дождя»: с артиклями и редуцированными гласными; та же самая фраза на Понго могла привести прямиком в петлю, так как означала бы: «Мы вздрючили Создателя».

– Они сами падают? – спросил Петров.

– Иногда сами, – ответил Юл.

– А у меня окошко разбилось, – пожаловался Петров. – Я его локтем задел, а оно выпало.

Только сейчас Юл почувствовал, что кабина полна свежего холодного воздуха.

– Ничего, – сказал он. – Скоро приедем. Не замерзнете?