– Только не проституток. В них есть что-то от доильных автоматов… б-рр.
– Ради Бога. Тут прорва скучающих офицерских жен, туристок с душевными ранами, начинающих актрис…
– У тебя есть знакомства в этой среде?
– Ну разумеется! Хочешь доверить мне выбор?
– Обсудим это позже… Знаешь, я хочу искупаться в озере. Проводи меня.
– Да, мой Рекс. Кстати, ты можешь переодеться здесь и спуститься к озеру в халате. Многие так делают.
– Хорошо.
Пауза.
– Эй, и возьми чего-нибудь выпить!
– Я возьму бренди.
Пауза.
– Хлопнула дверь, – сказала Хельга.
Ну, что же, подумал Штурмфогель, начало положено…
– Лично я взял бы этих сладеньких сегодня ночью, – сказал Антон. – Яхта рядом, погрузим – и привет.
– А потом?
– Допросим. Будем все знать.
– Хм. Во-первых, есть процент-другой вероятности, что парень не расколется на допросах – или что он владеет техникой самоликвидации… Для нас это равнозначно полному провалу. И даже в самом лучшем случае – он расскажет все, что знает, – мы лишаем себя всех возможностей продолжать игру… И потом, мы обрубим единственную нить, ведущую… ну, ты знаешь, к кому. А шеф сказал так: если придется выбирать между коммандос в руках и крысой в небе – выбирать крысу. Все ясно?
– Предельно. Наблюдать, ждать…
– Именно так.
– Черт.
– Аналогично. Но ты же знаешь: в нашем деле сколько ждешь, столько потом живешь в раю.
Полог маскировочного шатра отодвинулся, и появились Гуго и Кляйнштиммель.
– Как дела, Эрвин? – спросил Кляйнштиммель с усмешкой. – Ты их еще не всех выловил?
– Клев ожидается послезавтра, – сказал Штурмфогель.
– Ну-ну. Только не затупи крючок… – Он покосился на Хельгу. – Очень кстати образовалась вставка в основную операцию. Мы нашли Полхвоста.
– И где он был?
– Можешь себе представить – в концлагере. Провинциальное гестапо постаралось. Спасибо папе Мюллеру – выяснил…
Михаэль Эрб, носящий странную кличку Полхвоста, – семнадцатилетний подросток-инвалид (одна нога короче другой, порок сердца и еще куча болезней) со скверным характером и длинным языком, в который раз уже (третий или четвертый?) попадающий в гестапо, обладал не то чтобы совсем уникальной, но очень редкой и ценной особенностью: он мог сверху проникать в других людей внизу и смотреть на мир их глазами. Только смотреть; слышать не умел. И человек, в которого вселялся Полхвоста, должен был быть малоподвижен. Это накладывало существенные ограничения на использование такого ценного сотрудника. Но Полхвоста прогрессировал: он мог уже сам некоторое время удерживать человека в относительной неподвижности; кроме того, он неплохо читал по губам…
– Понятно, – сказал. Штурмфогель. – Подсмотреть, не работает ли мой агент под контролем? Да, это оперативнее, чем гонять кого-нибудь на вражескую территорию…
– Когда он должен выйти на связь?
– Завтра он будет ждать инструкции от меня. Просто по радио. Я назначу ему сеанс связи на послезавтра. Пусть Полхвоста как следует поест…
Он метет за троих. В лагерях кормят так себе.
Сколько Волков ни бродил по Риму – и при Муссолини, и при американцах, – он никак не мог составить собственное представление об этом городе. Рим ускользал от него, отгораживаясь фасадами: лживыми, как и повсюду. Но в Москве, в Лондоне, в Вашингтоне, в Берлине он легко проникал за фасады, добираясь до души, до сути; здесь почему-то не удавалось.
Это при том, что Рим, как никакой другой город, отражал в себе Асгард, Амаравати, Хайлэнд, Хохланд, Рай, Хэвен – жалкие условные обозначения, не несущие в себе ничего, тем более – имени… Нет, имя у единого верхнего города, конечно же, было: Салем. Но им не пользовались уже давно, может быть, с тех пор, как внизу одно за другим стали появляться высокомерные убогие селения, ложные Салемы, осквернившие собой это сакральное сочетание звуков.
И потому говорили: Верх. Или: Хохланд. Или: Амаравати…
Или – Рай.
Смешно, подумал Волков. Знали бы вы…
