– Мы должны уничтожить группу американских предателей-переговорщиков, которые готовы прекратить войну и дать убежище Гиммлеру и Борману в обмен на то, что Германия не будет переносить военные действия наверх…
– Американских? – тупо спросил Анри. – Ты сказал – американских? И после этого смеешь утверждать, что ты не нацист и не предатель?
– Да! Потому что мы боремся с предателями! мы – настоящие патриоты!..
– Он все врет, – мрачно сказал Роже, заходя Рексу за спину. – Ты же видишь, Анри, он просто пытается выиграть время. Где копии документов, мразь?
– Я не вру!!! – завизжал Рекс…
…Ультима медленно приходила в себя. Боль была страшная, в шее и плече, и при малейшем движении подкатывала липкая тошнота. И все же ей удалось подобрать под себя ноги и в несколько приемов, хватаясь за какие-то предметы, сесть. В глазах плавали размытые лиловые спирали. Ничто не удерживалось взглядом.
Потом ей как-то удалось (несколько мелких неловких движений, искрящая электрическая боль от лопаток до затылка – боль, парадоксальным образом прочищающая мозги) понять то, что она видит уже давно…
Со связанными за спиной руками, вывалив черный язык, висел и покачивался под начищенным медным поручнем, за который держатся во время шторма, Рекс. Босые ноги его мокро и вязко елозили по полу, размазывая вонючую грязь и кровь.
Жутко хотелось пить. И – нестерпимый анисовый привкус. Проклятое «узо», как эти греки его пьют… Волков доковылял до шкафа-рефрижератора, покопался в нем, выудил картонную коробку с баночным пивом. Как всегда у этих американцев: остроумное техническое воплощение, а пиво дрянь. Но – мокрое. И холодное. Будем в Праге – вот там и попьем настоящего…
Телефонный зуммер вывел его из себя. Он хотел хватить аппаратом об пол, но передумал.
– Алло… – Максимум яда в голосе.
– Дрозд? Это Филин. Я к тебе зайду?
– В такую рань?
– Срочно…
Интонации растерянные и виноватые, что странно. Эйб Коэн никогда ни в чем не может быть виноват. Никогда и ни перед чем не теряется…
– Ну, заходи.
Он пришел через минуту, невысокий плотный парень с круглой, наголо бритой головой. Ас диверсионно-террористической работы – и, что характерно, в обоих уровнях. Большая редкость, между прочим…
– Извини, Ал, что рано, но – Натан погиб.
– Что?!
– Натана убили. Ультима только что сообщила…
– Гестапо?
– Если бы. Какие-то то ли швейцарские, то ли французские маки. По ошибке…
– Ни хрена себе.
– Этот дурачок решил показать себя, добрался до какого-то ублюдка, похитителя больших секретов, тот покончил с собой, а тут вдруг эти… и приняли его за этого самого ублюдка. И повесили – вместо. Представляешь?
– Но точно не гестапо? Не «Факел»?
– Была бы слежка… И тогда бы уж просто похитили. Зачем гестаповцам его труп?
– Да, это верно… Ты извини, у меня сушняк, так я выпью еще баночку. Будешь?
– Буду. Дурак… влез… Я ведь его специально – подальше…
– Я догадался.
– Мамин любимец. Как я теперь?..
– В каком он виде – здесь, внизу?
– Не знаю. Телом он где-то под Парижем… Понимаешь, Ал, он… он ранения, скажем, переносил очень тяжело. Боюсь даже думать обо всем этом… мы же с ним поклялись: если что… ну, ты понимаешь: кома, или идиотизм, или… в общем… обязательно помочь друг другу. Совсем помочь. Поэтому… Вот ты, Ал, – ты не боишься?
Волков долго не отвечал.
– С нами работал Бокий, – сказал он наконец. – А он считал, что слияние Верха и Низа должно быть полным. Только тогда возможна полная отдача. И он вырабатывал в нас это слияние. Так что бояться мне, можно сказать, почти нечего: если меня грохнут наверху, то и здесь… мало не покажется. Вот так.
Эйб долго молчал.
– Ты меня отпустишь? Я посчитал: нужно тридцать шесть часов…
– Чушь, чушь… – Волков задумался. – В Париж, значит. Ага. Сделаем иначе. Сделаем так…
