— Если это так нужно, то можно попробовать и гвоздем.
Через минуту Петухов принес из сеней маленький ящичек, в котором хранились всевозможные гвозди, от сапожных до восьмидюймовых.
— Кем вам приходится этот гость? — спросил Захаров, пробуя гвоздем запор чемодана.
— Знакомый, еще с эвакуации. Наш институт, где я работал до войны, был эвакуирован в Новосибирск. Вот там мы и познакомились. Пришлось больше года жить в одной квартире. Хороший человек, душевный, много добра нам сделал. Ну, и мы добро помним: встречаем.
«Новосибирск, Новосибирск…» — что-то в последние дни Захаров слышал о Новосибирске. Слышал, но… Решив, что сейчас не время ломать голову над посторонними делами, он поднес чемодан к окну и стал рассматривать запор, который никак не поддавался гвоздю. Замок оказался сложным, сделанным по заказу.
На дворе, гремя цепью, громко залаяла собака, которую кто-то успел привязать к конуре. Захаров посмотрел в окно и вначале ничего не понял. По двору шли Григорьев, Бирюков, незнакомый мужчина в золотом пенсне и женщина в широкополой соломенной шляпе.
«А, Иткина! Гражданка из Новосибирска. Ограбление банка. Задание Бирюкову… — в какую-то долю секунды, точно укол, промелькнула в голове Захарова мысль, и он ясно вспомнил разговор Григорьева с Бирюковым. — Какой разиня! Я даже не спросил у Петухова фамилию его гостя. Забыл то, что нельзя забывать следователю».
Неожиданное появление новых людей озадачило Петухова. Он растерялся еще больше.
— Не ломайте замок. На это есть ключ. — Григорьев подал Захарову маленький резной ключик.
— Разрешите я, вы не откроете, — предложил свои услуги мужчина в пенсне.
Григорьев строго взглянул на Захарова, что означало: «Смотри, не сделай глупости».
— Ничего, я сам.
Чемодан был открыт без особого труда.
Сверху во всю длину и ширину, чемодана лежало вафельное полотенце, под ним полосатая шелковая пижама, две чистые простыни, пара нательного белья, носки, две верхние мужские сорочки и галстук. Под сорочками, опять во всю ширину и длину чемодана, было мохнатое банное полотенце.
Едва Захаров дотронулся до полотенца, мужчина в пенсне отвернулся. На лбу его выступили мелкие капли пота. На дне чемодана лежал пистолет. Рядом с ним — пачка контрольных талонов от аккредитивов.
— Ого! — протянул Григорьев, рассматривая пистолет. — Совсем новенький. Пристрелян?
— Да, — резко ответил мужчина в пенсне. Всем своим видом он теперь говорил: «Кончайте быстрей. Уж все решено…»
Григорьев взглянул на Петухова.
— Вы хозяин дома?
— Я. — В голосе Петухова прозвучала тревожная радость: «Кажется, туча проходит стороной».
Григорьев приказал Ланцову составить протокол изъятия оружия, ценных бумаг и личных вещей. Оставив Иткиных под охраной Бирюкова, он вместе с Захаровым принялся за обыск. Осмотрели чулан, сарай, чердак, погреб. Не обнаружив ничего, что могло бы пролить новый свет на дело по ограблению Северцева, и убедившись, что Захаров ведет себя уверенно и твердо, Григорьев уехал в Москву. Перед отъездом он отдал приказание вести наблюдение за домом Петуховых до особого распоряжения.
Вместе с Григорьевым в Москву уехали Бирюков и супруги Иткины.
После отъезда майора Захаров взял у отца и дочери Петуховых подписку о невыезде.
— Вам, гражданка, — обратился он к хозяйке, — придется пройти с нами. Через час вы вернетесь. — Захаров старался говорить как можно свободнее и мягче, боясь, чтобы хозяйка от страха не заголосила. — А вы, — повернулся он к хозяину, — продумайте все хорошенько и приходите сегодня в семь тридцать вечера в отделение. Отвечать придется на старые вопросы. Только по-новому. Кстати, вспомните, не предлагал ли вам гражданин со шрамом золотую медаль?
— Золотую медаль? Что вы? Разве можно? — с неподдельным удивлением и страхом проговорил Петухов.
— Итак, жду вас сегодня, ровно в семь тридцать.
Как только вышли со двора, Захаров, приотстав от Петуховой, спросил Санькина:
— Здесь?
— Как штык! — Санькин взглядом показал на волейбольную площадку. Там трое парней, забравшись верхом один на другого, привязывали к столбу сетку. Остальные игроки разминались с мячом.
«Ловко придумали». — Захаров был рад, что оперативники местного отделения так быстро и так оригинально установили наблюдение. Даже внимательно всматриваясь в лица волейболистов, он не смог бы определить, кому из них поручена роль наблюдателя.
В переулке Захаров распрощался с Екатериной Сергеевной.
— Больше вас, кажется, беспокоить не будем, — сказал он, пожимая ей руку.
Калистратычу нужно бы до идти до станции. Они разговорились.
— Как вы думаете, с достатком живут Петуховы? — спросил Захаров.
— Да, — протянул Калистратыч и, почесав затылок, добавил: — От трудов праведных — не наживешь палат каменных. А если одному работать, то и пововсе. — Старик стал вспоминать. Он рассказал про какого-то своего знакомого, заведующего продуктовым ларьком, который лет тридцать тому назад отгрохал себе такие хоромы, что закачаешься. Уверял всех, что на свои трудовые денежки. А копнуло ГПУ — прохвост первой марки. Ворюга. Этот тоже… Одного поля ягодка.
Услышав за спиной топот, Захаров обернулся. По пыльной дороге верхом на пруте их догонял Дембенчихин Мишка. В продолжение всего обыска он с тоской ходил у забора Петуховых и ждал, когда же, наконец, выйдет дядя с конфетами. Проголодавшись, мальчик побежал домой за хлебом, а когда вернулся, то увидел, что все ушли. Дядя с конфетами уже поворачивал к станции. Поняв, зачем Мишка несется следом, Захаров достал из кармана конфету. Как ловкий джигит, поднимающий на полном скаку платок с земли, мальчик промчал мимо и ловко подхватил из протянутой руки гостинец. Сделал круг и, поднимая за собой столб серой пыли, он еще быстрее помчался назад.
Было шесть часов. Только теперь Захаров почувствовал голод. Вспомнив, что утром мать сунула ему в карман сверток с бутербродом и пирожком, он хотел было достать его, но подумав, что, одному есть неудобно, а делить это на четырех проголодавшихся мужчин смешно, спросил у Калистратыча, где находится столовая. Калистратыч показал на дом под зеленой железной крышей с покосившейся вывеской «Чайная».
Санькин пошел обедать домой. Идти ему надо было мимо станции, и Захаров попросил его доставить Петухову в дежурную комнату милиции, куда он явится через полчаса.
29
Допрос Петуховой старшей ничего нового не дал. Она показывала то же, что и ее супруг: плащ и пиджак были куплены четыре дня назад у неизвестного пассажира с поезда.
За время допроса Петухова несколько раз всплакнула и очень убивалась, что ее мужа, который за всю свою жизнь не обидел и курицы, могут привлечь за спекуляцию.
Когда же речь зашла о госте из Новосибирска, Петухова принялась клясться христом-богом, что ей и в голову не могло прийти, что Иткин стал таким нехорошим человеком.
— Вот из-за этого мы, дураки, и страдаем. И все по своей простоте, а простота — она хуже воровства. Ты к нему всей душой, как родного принимаешь, а он к тебе с камнем за пазухой.
Петухова еще больше померкла, когда следователь стал расспрашивать о вещах. Он обстоятельно допытывался об истории приобретения почти каждого отреза, костюма. Выяснилось, что все было прислано или привезено старшим сыном с Севера.
— А тюль?
— Тоже он. Ведь у нас, как ни говорите, двенадцать окон. Почитай, на каждое нужно семь метров. Вот и выходит без мала сто метров. А там дочь нужно выдавать, приданое готовить.
В конце допроса Захаров пробежал глазами запись протокола и собрался прочитать его Петуховой, чтоб та подписалась, но неожиданно зазвонил телефон.
Человек, отрекомендовавшийся Касатиком, спрашивал Захарова. «Касатик» — это был пароль
