— Что однако? — нервничал ротмистр.
— На призыв Жмайла от Днепра идет к Киеву еще и молодой старшина Иван Сулима с теми смертниками, которые возвращаются из-за Дуная. Конечно, они утомлены многомесячными походами.
Разведчик отступил на всякий случай от разгневанного молодого ротмистра. А тот со всего размаха хлестнул нагайкой себя по сапогу — ему действительно было над чем призадуматься. Если бы знал разведчик, он лучше не говорил бы ротмистру про Сулиму. Надо было самому гетману доложить об этом. Хотя они, говорят, еще далеко от Киева, но гетман напоминал разведчикам и об этих лисовчиках, идущих с Сулимой. Мол, тихонько крадутся с Волыни до Киева, а может быть, и на Сечь пойдут. Понятно, гетман должен все знать… А у Сулимы наберется этих сорвиголов не менее казацкого полка! С такими лучше не связываться…
— По коням! — решительно скомандовал Чарнецкий. — Панове разведчики пойдут впереди, неч-его вам скакать к гетману. Я здесь и ротмистр и… гетман! И не медлить, чтобы к рассвету быть на окраине Киева! Только передохнем под Киевом в лесу и… с восходом солнца ворвемся в город. Неожиданным нападением всполошим печерских схизматиков и их защитников казаков!..
Сведения разведчиков, хотя они и соответствовали действительному положению сутки тому назад, теперь лишь спутали самые соблазнительные планы Чарнецкого.
24
Когда гусары после часового отдыха вместе с восходом солнца двигались перелесками по берегу Днепра к Киеву, из-за буераков навстречу им выехала казацкая конница во главе с Василием Томиленко. В состав этой конницы в основном входила молодежь, которую Сагайдачный бросал в бой с турками во время войны за Днестром, в самые критические моменты.
— Казаки! — воскликнул старшина гусар и этим, словно вожжами, повернул своих воинов лицом к бою.
Чарнецкий, находившийся на левом фланге, стремился прорваться к Киеву. Казалось, что казаки заслонили собой солнце, выскочив из-за буерака. В этот момент и надо было остановиться Чарнецкому, успокоить гусар, поговорить с казаками. А неожиданное появление отряда Томиленко словно кнутом подстегнуло его.
— К бою! — скомандовал Чарнецкий. И тут же выхватил из ножен карабелю.
Гусары на миг придержали коней, полной грудью вдохнув воздух. На солнце сверкнули их карабели, шпоры впились в бока вымуштрованных коней. С каждой минутой приближалась кровавая схватка. Казаков, выскочивших из-за буерака, правда, было немного меньше, чем гусар. Но это были закаленные, отдохнувшие от боев, отчаянные люди.
Еще бы только один гон[36], а то и меньше перешагнуть гусарам, как подобает хваленым рыцарям, и они бы скрестили свои карабели с саблями лихих казаков. А сколько раз они, как друзья, вместе ходили в бой на Хотинском кровавом поле!..
И вдруг из лесу, откуда гусары начали свой грозный путь на Киев, выскочили и налетели словно вихрь свыше трех сотен конных казаков с обнаженными саблями. Рядом с их командиром на вороном коне скакал и страшный в бою Тарас Трясило. Его нельзя не узнать даже тем, кто только слышал об этом казаке с длинной венгерской саблей. А среди гусар были и такие, которые знали Трясило, вместе с ним ходили в бой за Днестром.
Чарнецкий с первого взгляда узнал Тараса Трясило. Он меньше всего ожидал встречи с ним здесь, зная по донесениям разведки, что тот возглавляет пеших и пушкарей и к тому же три дня назад выехал из Киева. От неожиданности и страха ротмистр чуть было не упал с седла, невольно дернув поводья, поворачивая коня в сторону. Рукой с карабелей он схватился за уздечку.
Следом за ротмистром повернули назад и гусары. Только некоторые из них с дальнего крыла столкнулись с реестровыми казаками Томиленко. Через мгновение четыре коня уже метались между гусарами и казаками без всадников. Двое гусар свалились с коней, истекая кровью.
Реестровые казаки и не гнались за гусарами, которых так напугал Томиленко, неожиданно появившись у них за спиной. Гусары вначале поняли действия ротмистра как маневр и направили своих разгоряченных коней мимо казаков. В суматохе они опередили молодого ротмистра, прикрыв его на мгновение лошадьми, и галопом поскакали на белоцерковскую дорогу.
Томиленко по-своему расценил маневр гусар. Вместо нападения на них с фланга приходится принимать бои с фронта. Количественное превосходство гусар не страшило его. Но во время этого неожиданного маневра гусар казаки оказались под косогором. В эти считанные горькие минуты и зацепили гусары своим крылом казаков. Они выбили из седла четырех казаков, потеряв лишь одного своего. Но преимущество стремительного удара с холма на этом и закончилось. Сам Томиленко повел своих молодцов на врага, молниеносно сразив двух гусар. Один из них, с рассеченной пополам головой и шлемом, тут же свалился с лошади. Только перо от шлема закружилось в воздухе.
И как раз в это время на том же холме, с которого напали на казаков Томиленко гусары, появились лисовчики Ивана Сулимы. Гонец от полковника Жмайло предупредил их, чтобы они осмотрительно продвигались к Киеву. А здесь они услыхали шум боя и с ходу включились в него. Сулима первым ринулся на гусар, сразу поняв, что творится за холмом. Только крикнул:
— Гусары напали на батька Нестора!..
И» полетели головы захваченных врасплох гусар. Сотники гусар хотя и заметили появление казаков, но уже сделать ничего не могли. Даже удрать не успели. Неосмотрительные гусары полегли при первой же стычке с казаками.
Трубачи затрубили отбой. Ротмистры указывали им путь к отступлению. Опытные ротмистры повели гусар в покуда еще открытую, спасительную щель между двумя колоннами казаков на васильковскую дорогу, на Белую Церковь.
Чарнецкий не мог понять: что же произошло? Когда гусары налетели на казаков Томиленко, ротмистр оставался на опушке леса. Наблюдая за боем, он сгоряча рассекал карабелей воздух. Увлекшись, не заметил, как оказался отрезанным от остальных гусар. А когда увидел отступавших гусар, пришел в недоумение. У него даже мелькнула мысль, как он накажет подхорунжего Скшетуского, бежавшего впереди отступающих.
И не успел опомниться, как сотник лисовчиков, подскочивший сбоку, выбил у него из рук карабелю. Казак уже занес было саблю над головой ротмистра.
— Стой, сотник! Это же Чарнецкий, «пся крев»… Штаны ему, штаны надо снять! — крикнул Скидан, подлетая с другой стороны.
Из-за страха Чарнецкий не почувствовал боли в руке, из которой выбили карабелю. Ему даже показалось, что действительно треснули по швам его гусарские рейтузы. Единственная надежда у него теперь на коня. Он пришпорил его и понесся, опережая изнуренных казацких коней. Чарнецкий заметил, как последний из гусар скрылся в придорожном лесу, где они отдыхали на рассвете.
«Штаны ему, штаны надо снять!..» — до сих пор звучали у него в ушах слова Скидана, словно стегая его плетью позора.
Наконец издевательские выкрики затихли, прекратилось преследование. О, Сулиму Чарнецкий хорошо помнит по встрече с ним на чигиринской дороге, когда в молодости был гусаром у старосты…
— Карабеля моя, гунцвот… карабеля сломалась в поединке с Сулимой! — неистово крикнул он подхорунжему, поджидавшему его вместе с гонцом от Конецпольского на опушке леса.
— Приказано немедленно возвращаться в Белую! — перебил его гонец.
— Езус Мария! — только теперь облегченно вздохнул Чарнецкий. — Прошу ни слова пану гетману об этом несчастливом для нас нападении разбойников, пся крев!.. Так изменила мне фортуна…
25
Богдан не получал особого удовольствия от посещения балов у Потоцких. Бывая в доме вельможи, он не чувствовал себя так же непринужденно, как в кругу молодого Станислава Потоцкого в Кракове. И он решил больше не ходить на вечера.
Но дать себе слово было легче, чем сдержать его, будучи в таком окружении.
Однажды осенью, в обеденную пору, в имение Потоцких приехал сам польный гетман. Гость высокий и весьма желанный для живущей вдали от Кракова каменецкой шляхты. Богдана не удивил этот приезд Конецпольского к Потоцким. Пути гетмана всегда лежат по ветру государственной политики. Значит, ветер
