— Только не по следу полка!
— Понятно, не по следу… — загадочно улыбнулся сотник.
18
Конецпольский наконец-то остановился в Чигирине. Служащих староста послал созывать казаков и их старшин, которые чуть ли не по домам разбежались, когда узнали о приезде гетмана. А Хмелевскому гетман не только разрешил заехать в Субботов, к Хмельницкому, но и поручил уговорить быть его послом к казацкой старшине в Крылове.
Только сейчас Конецпольский понял, какая неутешительная обстановка создалась на Приднепровье с приходом сюда королевских войск. Как тут будешь наводить порядок? Ведь здесь настоящий казацкий край! Здесь даже находятся узаконенные, так сказать, решением короля и сейма шесть тысяч казаков со своими полковниками, сотниками, оружием, пушками!..
— Запорожцы сначала было избрали наказным полковника Дорошенко, — докладывал гонец, только что вернувшийся от передовых отрядов карательных королевских войск. — Но потом Дорошенко отстранили, избрав вместо него полковника Жмайло.
— По-олковника Жмайло? Ха-ха-ха! Да этот Нестор Жмайло еще при покойнике Жолкевском был «се- едым стариканом». Тоже мне нашли вояку, чтобы управлять таким войском! Неужели осмелятся выступить против войск короля?!
— Но, прошу прощения, уважаемый пан гетман, покойник Жолкевский говорил, что, если казачество возглавляет Жмайло, не жди от них посланцев с повинной… — поддержал гонца один из гусарских старшин.
— А не-е придут с по-овинной, то-огда будут биты! — с раздражением ответил гетман на не совсем учтивое замечание гусара. — Нех пан передаст это по-олковнику Потоцкому и во-оеводе Хмелевскому.
— Ваша милость, сейчас разведка донесла… — вбежал еще один гонец с правого фланга королевских войск, — полковник Потоцкий принял делегацию казаков в составе тринадцати старшин каневского и черкасского гарнизонов. Полковник достойно, так сказать, разговаривал с ними… собственно, поиздевался и пригрозил посадить на колы. Он собирается тайком напасть на каневских казаков, чтобы помешать им объединиться с полками запорожцев…
— Позор! Как мог допустить… такой знатный шляхтич? Приказываю пану Потоцкому никаких переговоров с бу-унтовщиками не вести, но и не срамить наши войска позорным задержанием их посланцев! — грозно закричал гетман. — По-осланец — это не пленник, захваченный в достойной чести шляхтича бо-орьбе… Немедленно освобо-одить посланцев и нанести удар по каневскому га-арнизону. Отрезать от них также и че-еркассцев! Не да-ать им соединиться со Жмайлом! По-онятно?
— Вшистко! — откликнулся джура и убежал.
19
А в это время Станислав Хмелевский въезжал во двор субботовской усадьбы Богдана Хмельницкого. Двое челядинцев — бывших конюхов из каменецкого имения Потоцкого — хозяйничали во дворе. Воин в гусарской форме показался им знакомым, особенно гусар, сопровождавший его. У обоих резвые жеребцы, отороченные мехом «венгерки» с белыми шнурами на полах. В Субботове уже знали, что на Сечь проследовали каневские и черкасские казаки с пушками. Шла молва о том, что якобы казаки с наступлением первых морозов собираются отправиться в поход на море. Поэтому никто и не удивился неожиданному передвижению казаков. За последние годы на хуторах и в селах привыкли к этому.
Но гусарского поручика конюхи узнали. Думали, что следом за ним появится и сам коронный гетман… Один из челядинцев бросился к воротам, послав своего товарища предупредить хозяина. Он помог гусарам привязать лошадей, тревожно поглядывая на дорогу, не едет ли гетман.
На крыльцо вышел легко одетый Богдан. Следом за ним, суетясь, выбежал и челядинец. Только мгновение постоял Богдан, как степенный хозяин, присматриваясь к гостям.
— О, Стась, узнаю… верен себе! Без всякого предупреждения. Как всегда, умеешь удивить и… обрадовать! — сказал и бросился к нему, перескакивая через две ступеньки.
Хмелевский тоже оставил коня, бросив поводья дворовому слуге. Словно соревнуясь, они бежали друг другу навстречу. Около двух лет не виделись друзья!
— Я и сам с ума схожу от радости!
Вот так встреча… Оба, сильные, возмужавшие, сжали друг друга в объятиях, а говорить было не о чем. Один запнулся, как гость, ожидая вопросов. А второй подумал, что его бывший друг, согреваемый гетманской лаской, мог стать другим.
— Значит, воюешь, Стась! — с горечью произнес хозяин, помогая другу раздеться, когда вошли в дом.
— Критикуешь гетмана, или как это надо понимать?.. — улыбаясь, переспросил Хмелевский. — Разве это война, мой друг? В одной руке оружие, а вторая, как у нищего, тянется к королевским привилегиям на все новые и новые воеводства и староства.
— Получается, что не я, а ты критикуешь государственного мужа. Очевидно, так я должен понимать, — шутливым тоном ответил Богдан.
— Все равно. Понимай как тебе заблагорассудится. Только не так громко! — сказал гость.
Богдан оглянулся, дверь действительно была не прикрыта. Он подошел к двери и с силой захлопнул ее.
— Ничего серьезного, не стоит беспокоиться, Богдан… — промолвил Хмелевский, вздохнув. — Да ты, очевидно, чувствуешь, что по-настоящему запахло порохом! Теперь уже здесь, на Приднепровье.
— Чувствую, чувствую, друг мой. Хорошо чувствую… — с горечью ответил Богдан. — Запахло, говоришь? Намек на известную всему миру эпопею Наливайко!.. Я и сам никак не могу избавиться от этих тревожных мыслей. Что случилось, что говорит твой всесильный? Ведь теперь его рука — владыка.
Но им неожиданно пришлось прервать разговор. В комнату вошла хозяйка. Богдану не хотелось говорить при жене о таких тревожных делах, чтобы не волновать ее. Она была беременна.
— Вот и моя Ганнуся. Для тебя, Стась, пусть она будет Ганной, потому что я ревнивый, — смеясь, знакомил Богдан жену с другом. — Стась Хмелевский, Ганнуся! Это мой самый милейший друг, адъютант далеко не милейшего гетмана!
— Я знаю вас, пан Станислав, даже встречалась с вами у брата. Прятались вы от нас, женщин, распивая венгерское вино… — с легкой усмешкой напомнила хозяйка удивительно нежным голосом.
— Хотел бы, Ганнуся, чтобы вы стали друзьями. Стась — мой друг. Не правда ли, Стась?
— Конечно, рад бы. Хозяйка дома — жена друга… Такое непривычно в нашей жизни, Богдан… — начал было Хмелевский.
Но Ганна прервала его:
— Так и считаем вас в нашем доме, как друга и брата Богдася. Ты, Богдась, угощай гостя, а мне разреши поднять бокал. Будьте здоровы и веселы!
И первой слегка пригубила.
— Закусывайте. Угощай, Богдась, Станислава и сам закуси, а я должна уйти… — И исчезла за дверью.
Но начатый разговор за столом так и не продолжили. Хмелевскому не терпелось узнать, как живет Богдан.
— Ты счастлив с Ганной? — спросил он, когда хозяйка вышла из комнаты.
— Все спрашивают: счастлив?.. А ты, мой друг, не такой, как все… — вместо ответа промолвил Богдан и умолк, наливая вино в бокалы. — О каком счастье ты спрашиваешь?.. Счастье, Стась, как многоводная река — ласкает, но уходит в море! Помнишь нашу мудрую пани Мелашку? Это ее афоризмы, основанные на жизненном опыте, — увиливал Богдан, не отвечая на вопрос, счастлив ли он с Ганной.
— Боже мой! Всю дорогу думал о пани Мелашке, а тут… Это… хозяйка виновата, — быстро нашелся Хмелевский, увидев входившую Ганну.
— В чем? Хозяйки, правда, всегда виноваты, — улыбаясь, сказала Ганна.
— Не всегда, уважаемая… Ганнуся, не всегда. Но в этот раз все-таки виновата! Где это, спрашиваю, наша мудрая матушка львовских спудеев, пани Мелашка?
Ганна взглянула вначале на Богдана, а затем на Хмелевского. И снова улыбнулась.
— Право, в этом моя вина. Богдась отговаривал, а я все же… посоветовала, и пани Мелашка выехала в
