это верно! Выходит — собирались превратить русских православных людей в католиков!.. Тимоха, ну, а теперь скажи-ка ты, — закончил Яцко, вытирая полой пот со лба.
— А вот и скажу, брат Яцко, скажу… Не об том печаль моя, Ивашка, ватаман наш, что мы с тобой не учились ратному делу вместе со Скопиным. Крюка-Колычев не ахти каких-рыцарских чипов добился в этих военных боярских школах…
— Почему же ты, Тимоха, не сумел дать ему отповедь у Данилова монастыря? — перебил рязанца Болотников.
— А потому… — повышая голос и глядя на Яцка, продолжал рязанец, — потому, что бояре во главе со Скопиным-Шуйским знали, за что они сражаются. И Истома их тоже понял, сам в бояре метит…
— А ты не знал, за что воюешь?.. — вскочил Болотников с места, замахиваясь кулаком, чтобы ударить по столу. Однако он не опустил руку, заметив, как после реплики Тимохи атаманы оживились, подняли головы.
— Не гневайся, ватаман, дай слово молвить! — повышая голос, ответил Тимоха. — Когда я вместе с холопами вешал на воротах своего боярина, тогда я знал, да, точно знал, честной ватаман, что поднимаюсь на борьбу против бояр и царя Шуйского, за человеческую правду. Вот этой грудью встал защищать тую правду. А вишь, получилось немного не так. Нашу правду, как говорит брат Яцко, перекроили хитрые бояре да польские шляхтичи, и мы с нее сшили царский хитон зятю польского воеводы Юрия Мнишка. Вот как обернулась к нам наша правда…
Разгорячась, Тимоха сорвал с головы окровавленную повязку и высоко поднял ее. Свежая кровь потекла из сабельной раны на лбу. Болотников вскочил и, вырвав у атамана тряпку, завязал рану.
Потерявший сознание Тимоха упал на руки атаманов. Его уложили на скамью.
— Что правда, то правда, пошили хитон… — вновь отозвался Яцко. — Теперь царевич снова возвращается на престол, поддерживаемый всем войском. Да… кроме наших войск, царевич, говорят, опирается еще и на силы родственников своей царицы Марины. А ведь это те же самые сандомирские польские магнаты. Их поддерживает польский король, гетман Жолкевский, шляхта… Стрельцы, казаки, холопы, сражаясь за царевича, верили, что он одержит свое слово, облегчит жизнь людей, отменит тяжелую барщину, но теперь начинают поговаривать между собой о другом: «Тот ли это царевич Димитрий, за которого русские люди вот уже четыре года свою кровь проливают?»
— Что? — воскликнул Болотников. — Царевич присягу давал, я сам лично видел его, крест ему целовал…
— Какому Димитрию крест целовал?! — воскликнули в один голос несколько человек. — Ходят слухи, что царевича убили люди Шуйского…
— У нас тоже об этом люди поговаривают, — бросил бородач, сидевший в углу.
— А у нас…
— Что у вас?
— Да ну их к лешему! Брешут, как водится… Мы вот тут с востока и с юга наседаем на Шуйского, хотим отвоевать у него московский трон, передать его законному царю, а на этот же трон зарится и польская Корона со своими воеводами и жолнерами. Как видите, братья атаманы, мы становимся союзниками польского короля в его войне против русского государства…
Яцко умолк, поглаживая двумя пальцами свои молодецкие усы. Атаманы молча, исподлобья посматривали друг на друга. Болотников знал, что за разговоры ведут между собой атаманы и рядовые ополченцы. А разве ему самому наедине не приходили в голову такие же мысли, когда он думал о завтрашнем дне восстания? Он возглавил людей Комарницкой волости, чтобы идти на Москву отвоевывать право на землю, на свободный труд. А оказалось, что он расчищает путь к престолу чужому царевичу, которого поддерживают польские войска. Это и впрямь коварство! Князь Телятевский хитро поддержал его, подбодрил людей… Присоединились Кромы, Елец, Рязань, Калуга, Тула, поддержал Истома Пашков, Ляпунов прислал своих людей…
Царевича ведем на московский престол! Того самого царевича, который является зятем польского воеводы и получает поддержку от короля Сигизмунда. И этот король… тот самый король, который четвертовал Наливайко!..
— Стой, атаман русской рати народной! — грозно воскликнул Болотников, обращаясь сам к себе, расправив плечи и глядя прямо в глаза своим помощникам. — Кто посмел бросить тень на наше святое дело? Не ты ли, Яцко, славный остерский казак, спасший вместе со своими львами казаками от поражения рязанцев?
— Не черню нашего дела, атаман наш, а высказываю сомнение православных людей в отношении… царевича, — ответил Яцко, выдерживая грозный взгляд атамана. — Мы не собирались вступать в союз с польским королем и шляхтичами, когда шли воевать за русский престол. А царевич, получается, и сейчас обивает пороги польских воевод…
— Нам известно, брат Яцко, что войска царевича состоят из украинских полков и казаков Вишневецкого и Ружинского. Ведь недаром царевич скрывался от Годунова у Вишневецкого и учился в Гоще…
— Это позор! — крикнули Яцко и Пушкарь.
Их поддержал Тимоха-рязанец и остальные присутствующие.
— Что позор, спору нет. Но ведь это и страшная правда, — спокойно ответил Болотников. — Где же в этой правде позор, а где жизненная необходимость — трудно мне понять. Однако ясно и то, что мы, именно мы, братья воины, должны помогать царевичу Димитрию взойти на русский престол… Не скрою, трудно мне разобраться… Сам я видел Димитрия, разговаривал с ним, присягал, как законному государю… В то время вместе со мной у государя были и казацкие старшины во главе с их гетманом, помню — Олевченко назывался. Его сопровождали солидные старшины, вооруженные богатыми саблями и пистолями, начиная с седоусого Топиги до… выдающегося воина, полковника Петра Сагайдачного…
— Сагайдачный, Петро Конашевич, уже в старшинской охране у Олевченко? — с возмущением переспросил Яцко. — Мы считали его куда умнее. Зачем понадобилось плестись ему за Олевченко? Казак он грамотный… Во время Ливонского похода, который возглавлял Самойло Кишка, встретились мы с ним. Тогда, помню, наш Конашевич еще молодым сотником был…
— Погоди, Яцко, не об этом речь, — перебил его Болотников. — Мы должны разобраться в причинах нашего опасного поражения. Вот Ляпунов будто стоял на нашей стороне, а нынче переметнулся к Шуйскому…
— Истома Пашков тоже отправил своих послов к Шуйским, помириться с ними хочет! — крикнул сзади Тимоха.
— Этого не может быть!
— Нет, это верно, ватаман. Во время боя, когда нам было тяжело, я посылал к Истоме гонцов.
— Ну?
— Посмеялись над ними, с тем и вернулись. Кабы не брат Яцко со своими казаками, проклятый князь Скопин-Шуйский был бы уже здесь, пришел бы по нашим трупам.
И вдруг сразу все заговорили, заспорили, перебивая друг друга. Казалось, будто никто никого и не слушал, все размахивали руками, даже саблями. Обычно так в конце концов и вырабатывалось единое мнение.
— Хочу я всем и тебе, ватаман наш, слово молвить! — перекричал всех Тимоха. — Верю, что ватаман наш Ивашка Саевич виделся с царевичем Димитрием, присягал ему, — это так. И также поверил тому, что царевич учился в вотчине Вишневецкого, опирается на украинские полки. А уверен ли ты, Саевич, что это тот самый Димитрий, которого мы уже однажды сажали на престол в Москве? Яцко правильно рассуждает: польские шляхтичи заодно с их королем, а вместе с ними и украинские паны — это очень хитрое и коварное племя. Земля слухом полна, что Борис Годунов все-таки убил царевича.
— Говорят также и о том, что он убежал, учился в Гоще…
— Пускай будет и так, — продолжал Тимоха. — Поверю и я, что наш царевич убежал в Гощу, учился там, короновался с царицей Мариной… Девять дней была она царицей при муже… И вот взбунтовались бояре — вольно им верить или не верить в какого-то помазанника божьего — и согнали с престола вновь коронованного царевича. Очевидцы уверяют, что и этого, чудом спасшегося шляхетского зятя Димитрия бояре убили под стенами Кремля… Таким образом, и свободы, на десятилетие дарованные гощинским царевичем Комарницкой волости и Путивлю, ныне отменены. Если бы царевич был жив, так и дарованные им
