от крепостной зависимости хотя бы тем украинским воинам, которые по воле короля уже вооружились для ведения задуманной королем войны против султана.
— Полковник радует нас такой благородной защитой вооруженных казаков и солидарностью с болгарами. А положение с вооруженными казаками, как мне кажется… не такое уж катастрофическое. Вооруженные воины, да еще такие отважные рыцари, как украинские казаки, именно сейчас очень нужны для войны в Европе.
— Казаки не будут воевать за победу венского цесаря и за господство католиков, по существу иезуитов в Европе! — горячо возразил Хмельницкий.
— Не слишком ли резко, полковник? — неожиданно вмешался в разговор Барабаш.
— Полковник Барабаш хочет усложнить беседу, говоря на незнакомом королеве языке, — ответил Хмельницкий по-латыни, чтобы скрыть этим свое несогласие с мнением Барабаша.
Королева не поняла, что сказал Барабаш. Но из того, как казацкие полковники словно разделились на две группы, сделала вывод, что и в их среде нет единства. Она даже засмеялась от такой догадки. Горячность Хмельницкого импонировала ей. Но станет ли она, королева Речи Посполитой, именно его союзницей?
Еще свежи в памяти требования кардинала Мазарини помочь Франции наемными войсками, чтобы наконец изгнать испанские войска из Нидерландов. Королева лишь миг колебалась, а потом решилась:
— Может быть, казачество откликнулось бы на призыв французского правительства, которое не может смириться с захватнической политикой Испании на севере?..
Полковники переглянулись. Хмельницкий вдруг вспомнил о давнем намеке Радзиевского, о котором он уже забыл, что, возможно, придется повоевать казакам во Франции. И только сейчас сообразил, что европейские политики уже давно обсуждают этот вопрос, как острую военную проблему. Поэтому он вопросительно посмотрел на своих товарищей. Они уже знали, о чем идет речь, поскольку Барабаш перевел им разговор Хмельницкого с королевой. Для Хмельницкого было важно выяснить мнение полковников, их настроение.
— Ваше величество, казаки могут дать ответ, когда получат вполне определенное предложение, — с достоинством сказал он, удивленный и восхищенный смелостью королевы. Ведь оказание помощи кардиналу Мазарини казаками означало бы, что они открыто выступают против иезуитской коалиции в Европе, а значит, становятся врагами Речи Посполитой.
— В Париже хорошо знают и ценят украинских казаков, — снова продолжала Мария-Людовика Гонзага с чуть заметной улыбкой на устах. В ее тоне звучала то ли показная смелость, то ли боязнь за свой политический шаг, вызванный родственными чувствами к Франции. — Кардинал Мазарини, кажется, уже присылал своего посла с таким предложением к какому-то своему старому другу казаку…
— У кардинала Мазарини есть друзья среди казаков? — удивленно почти в один голос спросили полковники, глядя на Хмельницкого.
— Друга или только хорошего знакомого, — уже не сдерживая игривой улыбки, продолжала королева. — Перебинусом звали его. Однако наш новый канцлер мосье Осолинский отговорил посланника де Бержи от выполнения этого нелояльного по отношению к нашему правительству поручения. Собственно, не советовал, а это почти то же самое, что не разрешил. А согласился ли бы пан полковник Хмельницкий, невзирая ни на что, принять такое предложение королевы?! Вернее, согласился бы он возглавить хотя бы два полка отважных воинов и пойти с ними на службу к французскому правительству?
Это уже был разговор смелых. Открыто предлагалось стать на путь измены Речи Посполитой…
Лишь миг поразмыслив, Богдан Хмельницкий принял предложение королевы.
— Да, ваше величество! Мы согласны выставить два полка самых храбрых украинских казаков. Пускай даже знатные шляхтичи сочтут это изменой, возможно, в этом обвинят и королеву, но у казаков есть своя голова на плечах. Поэтому мы берем на себя вину за этот поход в защиту врагов иезуитов!
От восторга королева даже не удосужилась оценить благородство казака!
18
Завихрилась зима, стала хозяйничать, как молодая невестка в доме. Казацкие полковники торопились домой, на Украину. Ведь речь шла о том, кто проворнее справится с делами в полку. Назревали бурные события в расшатанном разногласиями правительстве Польской Короны. На всех ступенях этой неустойчивой государственной лестницы каждый шляхтич старался опередить другого. О разговоре королевы с казачьими полковниками в тот же день стало известно и в сейме. Ее слова чуть ли не на улице в искаженном виде повторялись сенаторами, хотя они и не страшили зазнавшуюся шляхту.
После приема во дворце у казацких полковников не хватало тоже времени. Каждый из них первым стремился добраться на Украину, чтобы встретиться с казаками, предупредить людей, живших в волостях. Уже выйдя из приемной королевского дворца, полковники почувствовали, как ускользает у них из-под ног земная твердь, как зарождаются бурные противоречивые страсти. Полковники уже опаздывают в свои полки!
— Король болеет. Шляхтичи, как во время междуцарствия, прибирают государственную власть к своим рукам, — первым заговорил Барабаш, обращаясь к Караимовичу. Трудно было понять, искренне ли он говорит, сожалеет или за этими словами скрывает истинные мысли.
— Что касается меня, я не стал бы читать этого полного отчаяния королевского послания, — торопился высказать свое мнение Караимович. — Ну, узнают наши люди, что король болеет, что сейчас не до казацких вольностей…
— Но ведь речь идет не о хлебопашце, пан Илляш. Для короля, как и для шляхтичей, казак — одно, а хлебопашец — другое. Крутит селянин хвосты панским волам — такова его судьба. На то и вол в хозяйстве, чтобы было кому ходить за ним. Какой прок хлебопашцу от этого послания, хотя оно написано и самим королем… А Мартин Калиновский, слышал вон, тоже заигрывает с казацкими старшинами. Он как-то шепнул мне при встрече, что и нам, казацким старшинам, неплохо было бы воспользоваться нынешней кутерьмой и добиться шляхетских прав и нобилитации.
— Шляхетство казакам?
— Не казакам, такое скажешь! — закручивая усы, сказал Барабаш. — Речь шла о старшинах, да и то не обо всех… Так ты торопись, — вдруг спохватился Барабаш, провожая Караимовича в дорогу. — Пан Осолинский тоже интересовался содержанием королевского послания к казакам. Очень уговаривал меня приехать на свадьбу. Дочь свою выдает замуж за сына черниговского старосты.
Илляш Караимович несдержанно захохотал:
— На свадьбу к Осолинскому? Высоко же, вижу, поднимают нашего брата. Более подходящего случая тебе, полковник, и не найти для разговора с канцлером! Но я так думаю, пан Иван, королевское послание лучше отдай мне. Мы сегодня и выедем на Украину вместе с черкасскими казаками.
— Разумно советуешь, Илляш. Только и ты с ним… Королевское послание словно искра для пожара. Вспыхнет искра — не погасишь ее всеми водами Днепра! Тогда и нобилитация наша превратится в пепел, уцелеют ли и наши души.
— Да что у меня, головы нет на плечах? Если кто-нибудь и спросит, скажу, что послание у Барабаша!
— А я буду говорить, что оно, у тебя, полковник, — засмеялся Барабаш…
Хмельницкому тоже не хватало суток, чтобы со всеми повидаться, всюду поспеть. К тому же он понимал, что нельзя выпускать из поля зрения своих есаулов, не натворили бы они чего худого с этим посланием. Хоть разорвись надвое: Илляш Караимович выезжает на Украину, а Барабаш тайком остается в Варшаве. У кого же из них будет королевское послание? Очевидно, Илляш Караимович отвезет его на Украину, чтобы не спохватились сенаторы и не отобрали его еще в Варшаве. Надо бы перехватить его!..
Сразу после выхода из королевского дворца Хмельницкий сказал полковнику Нестеренко:
— Тебе, Иван, следовало бы перехватить послание короля. Слышал, они хотят скрыть его от казацкой ватаги. А кого они считают ватагой, нам нетрудно понять. Паны есаулы сами хотят получить шляхетскую нобилитацию.
— Так Иван Барабаш, кажется, уже получил ее…
— Все это разговоры! Пану Радзиевскому все известно. Он говорит, что Осолинский только обещает Барабашу эту шляхетскую нобилитацию. Только для себя или для некоторых старшин вымаливает, как нищий. Но ты же знаешь, как паны сенаторы в сейме проклинают нашего брата казака. Недосуг им сейчас
