что он приведет их на родную землю. Продвигались осторожно, высылая вперед разведчиков. Однажды разведчики донесли о том, что отряд не только отошел далеко от Рейна, но и оказался в более знакомых местах. Их изнуренные кони уже топтали чешскую землю!
Силезия осталась позади. А до Днепра, как им казалось, еще было так далеко, как до неба! Теперь все чаще встречались войска. Приходилось сворачивать с дороги, пробиваться через леса и заросли междуречья. Что за войска и сколько их, не присматривались. Только бы на восток, на восток!
Но трудно было уберечься в чужой стране. Сколько скопилось здесь разных враждующих войск!
— Стой! Что за воины? — крикнул какой-то латник на ломаном немецком языке, неожиданно, как ветер, выскочив из перелеска.
Следом за ним, точно из-под земли, вынырнул большой отряд вооруженных конников. Вступать с ними в бой было безрассудно. К тому же далеко уже ушли от Рейна и Кельна!
— Казаки мы, воины с Приднепровья, — не таясь ответил Вовгур, с трудом разобрав, о чем его спрашивают.
— За кого воюете, казаки? — прекрасно поняв ответ, латник спросил уже на чешском языке.
— Воевали мы за честный народ. А сейчас… убежали из плена, — не растерялся Вовгур. Хотя чешский язык латника и вызывал на откровенность, но воин прошел большую школу партизанской войны. Осторожность никогда не вредит…
— Так за кого и какой это честной народ? Не Перебинуса ли вы воины, этого разбойника, лисовчика, князя Габора? — допрашивал латник.
— Говорю ведь — за народ! Народ — это… наши отцы, матери, это хозяева родной земли. А пан латник за кого рискует своей головой, воюя на широких придунайских просторах? А Перебинус… Не Перебейноса ли имеет в виду пан латник? Одного Перебейноса еще и Кривоносом звали. Его мы знаем. Так он за корону цесаря и голову сложил…
Казаки плотным кольцом окружили Вовгура. Поможет ли смелый разговор о Кривоносо, не были уверены. Оружие держали наготове, взялись за сабли, крепче натянули поводья. Латники заметили это и тоже взялись за оружие.
— Вы должны подчиниться приказу высшего в этом крае командира цесарского войска, комиссара Вильдгарта.
— А вы кто будете?
— Я его писарь, лейтенант Пауль… Комиссар Вильдгарт будет ждать нас там… Прошу следовать за мной. Рекомендую не противиться. Со мной пшталунк — отряд рыцарей, и я выполняю приказ военачальника этой местности!
Что оставалось делать? Вовгур только пожал плечами. Закончится ли все это разговором, или дело дойдет до сечи?
12
— Я не люблю стычек, как на поединке. Настоящая резня — это моя стихия! — бахвалился поручик Самойло Лащ, гарцуя на своем ретивом гнедом коне. — Этим конем, подаренным ему Конецпольским, он очень дорожил. Коронный гетман любил иногда позабавиться, одаривая лошадьми своих любимцев. И в старости не изменил своей благородной привычке.
И не Удивительно, что Самойло Лащ, будучи хотя и не единственным, но счастливым любимчиком Конецпольского, гордился этой милостью коронного гетмана. Подобрав по своему вкусу таких же, как и сам, отчаянных головорезов из королевских гусар, поручик не скрывал своих кровожадных намерений.
— Ненавижу эти казачьи скопища мятежных хлопов! — не раз откровенничал он с Николаем Потоцким, чтобы как-то обосновать свои настойчивые просьбы направить его в распоряжение польного гетмана. Ему не хотелось участвовать в европейской войне, в которую цесарь и иезуиты втянули и Польшу. Эта война не возвеличивала шляхтича, участие в ней не считалось героизмом! Хотя Потоцкий всячески скрывал истинные намерения в этом походе на Украину против казаков, но сообразительный Лащ понял, что именно здесь произойдет взлелеянное в его мечтах побоище!
Военным же делом искушал Лаща и Конецпольский. Он уговаривал его возглавить отправлявшиеся в Европу польские войска. По просьбе австрийского цесаря, Польша вынуждена была помогать иезуитам в этой затяжной европейской войне. Вот уже много лет в Европе идут беспрерывные ожесточенные бои с протестантами. Разгромили чехов, сломили их вооруженное восстание. Но они не сложили оружия. Активные военные действия между союзом немецких протестантов и иезуитскими войсками австрийского цесаря не прекращались. Не утихают кровопролитные бои наемных войск графа Валленштейна с войсками шведского короля Густава. Своим предательским заигрыванием с протестантской коалицией Валленштейн отвлекал внимание цесаря. А чешский народ продолжал партизанскую войну с тыла, уничтожая зазнавшуюся банду графа…
— Я не о таких сражениях мечтаю!.. — восклицал Лащ, хорошо зная, какие кровавые бои идут в Европе. Он хотел обмануть и Потоцкого, лишь бы воевать с казаками. Ведь в Европе, где идет такая резня, пропадешь ни за понюшку табаку! И ни славы, ни личного удовлетворения! Бесславно погибнешь в чужой стране, точно мышь под колесом телеги.
Нет! Предвкушая удовольствие, он жаждал померяться силами с украинским «быдлом».
Морозная, сухая погода. Луга и леса под Могинами до сих пор еще не покрыты снегом. Как всегда самовлюбленный и самоуверенный, воинственно настроенный поручик даже разведки не выслал вперед.
У перелеска на приднепровских лугах его и встретили передовые отряды Скидана. Атаман Беда и в этот раз первым напал на гусар Лаща, неожиданно выскочив из-за густого перелеска. Хотя Лащ всюду трубил о своем желании померяться силами с казаками, однако он, мгновенно сообразив, что это надо делать где-то в другом месте, приказал своим гусарам отступить. Луговой, кустарник и подмерзшие лужи затрудняли даже отступление, не говоря уже о бое.
Около десятка гусар погибло в этой неожиданной стычке, но им удалось захватить живого казака. Под ним зарубили коня, а его связали арканом. Самойло Лащ понял, что ему вместо нападения на казаков следовало бы послушаться Потоцкого и немедленно отойти к Билазерью, будто заманивая целый полк казаков, как хвастался он позже. У Беды, как известно, полка казаков не было. Но стычка с гусарами и внезапное бегство их насторожило казаков.
Жолнеры Потоцкого понимали, что их гетман не просто хотел припугнуть казаков, а готовится к настоящим тяжелым боям на Приднепровье. Жолд и военные трофеи — все это стояло рядом с боями и смертью. Вот уже и развертываются сражения, да еще какие!
Потоцкий настойчиво и жестоко допрашивал приведенного лащовцами казака, добиваясь, чтобы он выдал замысел Скидана. При этом присутствовал и Караимович, прибывший по приказанию Конецпольского как наказной атаман всего реестрового казачества. Взятый в плен казак сообщил, что Скидан собирается ударить им с тыла и отрезать их от подольской дороги. Этого больше всего и опасался Потоцкий. Застигнутое врасплох его войско, которое и сейчас выражает свое недовольство задержкой с выплатой жолда, может повернуть оружие и против своего гетмана!.. Вот тогда казаки померялись бы с ним силами на болотистых лугах за рекой Рось!
— Скорее отступать! — решительно приказал Потоцкий своим горячим полковникам. Даже Лаща приструнил. Польный стремился обеспечить себе тыл, которого нет и не будет у казаков до тех пор, покуда Днепр не покроется толстым слоем льда.
И никто не разгадал хитрого замысла польного гетмана. Потоцкому нужна не просто победа, а полный разгром казачьих войск, которые привел сюда с низовий Днепра пусть даже и отличающийся необыкновенной храбростью Скидан. Ведь эта храбрость будет опираться только на небольшое войско, на полки нереестровых казаков. Скидан действует вслепую! Очевидно, не знает даже численности своих войск. Да и о том, какими силами располагает Потоцкий, как выяснилось из допроса пленного казака, не знают ни Скидан под Кумейками, ни тем более Павлюк под Черкассами.
Подкреплений с левого берега Днепра казаки сейчас получить не могут. Днепр, сплошь покрытый кашицей, пока что служит Потоцкому. Но скоро наступит ледостав, гетман должен спешить! В течение ближайших недель ни Кизим из Переяслава, ни Острянин из Полтавы не могут прийти на помощь павлюковцам.
Приказы Потоцкого были краткими и резкими. В них чувствовалось что-то тревожное.
