— Нет.
— Ничего особенного и не потеряли. Нью-Йорк обречен, так же как и Бостон; в любом случае будущее Америки здесь, на западе. Здесь залог нашего процветания. Что есть, то есть, и не пробуй отнять — так выражались здесь во времена моего детства. Кстати, вы, по всей видимости, знакомы с Диви Ферт из управления ЗОБ-контроля?
— Да, — подтвердила женщина, все еще как будто чуток подшофе, но уже начинающая отходить и вести себя почти как ни в чем не бывало.
Хабер испытал столь пронзительное чувство облегчения, что даже коленки подогнулись. Присесть бы теперь да отдышаться. Первая опасность вроде бы миновала. Дисциплинированный мозг адвоката отверг невозможное. Сейчас она спрашивала саму себя, а все ли в порядке у нее с психикой. Не перетрудилась ли? Почему вдруг ожидала увидать за окном трехмиллионный город? Не признак ли это подступающего безумия?
Естественно, рассудил Хабер, человек, увидев мираж, глазам своим не поверит, если те, кто находится рядом, не разделят его галлюцинаций.
— Что-то душновато здесь, — озабоченно проронил он и подошел к стенному термостату. — Приходится ставить на тепло — старая онейрологическая привычка. Температура тела во сне несколько падает, а возиться с сопливым пациентом радости мало. Как и толку. Но этот мой электрокамин слишком уж мощный, от его жара я точно пьяный хожу… Наш пациент вот-вот должен проснуться. — Хаберу не хотелось бы выслушивать полный пересказ сновидения при свидетеле, давая тем самым лишнее подтверждение возможным подозрениям. — Дадим-ка ему еще немного поспать, точный пересказ меня сегодня не слишком волнует, а пациент сейчас как раз в третьей стадии. Пусть еще подремлет, мы же тем временем завершим нашу с вами беседу. Может быть, у вас еще остались какие-то неясности?
— Нет. Не думаю. — Медные кастаньеты клацнули при этом как-то весьма неуверенно. Мисс Лелаш на миг зажмурилась, пытаясь сосредоточиться. — Если вы вышлете в офис мисс Ферт полное описание оборудования, принципов его действия и применения, результаты лечения и все такое прочее, дело будет закрыто… Вы уже успели получить патент на свой прибор?
— Подал заявку.
Женщина кивнула:
— Должно быть, еще рассматривают. — Мягко позвякивая, мисс Лелаш склонилась над спящим, затем выпрямилась со странным выражением на своем птичьем личике. — И все же у вас весьма сомнительная профессия, док, — выпалила она вдруг. — Эфемерные сновидения, наблюдения за деятельностью сознания, гипноз и прочее… Полагаю, значительная часть вашей работы приходится на ночные часы?
— Приходится, куда тут денешься!.. Надеюсь, Аугментор и в этом тоже сможет помочь. С его помощью можно усыпить пациента где угодно и когда угодно, как только возникнет необходимость использования аппарата. Но пару лет назад у меня случился весьма продолжительный период, более года, когда я ни разу не ложился до шести утра. — Хабер улыбнулся. — Теперь я этим даже горжусь, мой личный рекорд. Зато сегодня персонал института практически свободен от ночных смен и ведет совершенно нормальный образ жизни. Достижения технического прогресса.
— Спящий человек так далек от нас, — задумчиво произнесла адвокат, не сводя взгляда с пациента. — Где он может находиться сейчас, сию минуту?
— Вот где! — Доктор решительно ткнул в экран энцефалографа. — Именно здесь, но без всякой возможности откликнуться. В этом-то и кроются все страхи людские перед сном — в отсутствии связи. В полной и абсолютной приватности. Спящий поворачивается спиной ко всем людям разом. «Загадка личности стократ во сне крепчает», — чеканно изрек поэт. И загадку эту нам только предстоит разрешить… Но пора уже будить нашего соню… Джордж… Джо-ордж! Просыпайтесь, Джордж!
Пациент проснулся, как обычно — без зевков, без потягиваний, без попыток перевернуться на бок, чтобы подремать еще чуток. Он немедленно уселся, глянул украдкой на мисс Лелаш, затем перевел взгляд на доктора, снимавшего тем временем с его головы трансшлем. Сойдя с кушетки, Орр малость размял застывшие члены, помотал головой и неуверенно побрел к окну. И замер подле него как вкопанный.
Было в его осанке нечто такое, едва ли не монументальность — в позе этого-то замухрышки. Словно он, безмолвствуя, продолжал находиться в самом центре чего-то совершенно непостижимого, в центре некоего абсолюта, в универсальной точке подвеса. Затаив дыхание, молчали и доктор с юристом.
Наконец Орр обернулся.
— Где они? — спросил он. — Куда все они подевались?
Хабер заметил медленно расширяющиеся зрачки женщины, уловил растущее внутри ее напряжение. Опасность! Говорить, ни в коем случае не молчать, говорить без умолку!
— Судя по показаниям энцефалографа, — зачастил он в ответ Орру самым бархатистым из своих басков, — вы только что видели один из ваших так называемых высокоактивных снов, Джордж. Нечто не совсем желательное, боюсь, даже весьма близкое к кошмару. Первый дурной сон из всех, что довелось увидеть на моей кушетке, не так ли, Джордж?
— Мне снилась пандемия. Великий Mop, — ответил пациент, побледнев, и затрясся мелкой дрожью.
Деловито кивнув, Хабер уселся за письменный стол. Орр тоже, в свойственной ему манере всегда и всюду быть послушным, в чужой монастырь со своим уставом не соваться, взял себя в руки и уселся в кресло напротив.
— Вам досталась сегодня тяжелая ноша, юноша, и нести ее оказалось, соответственно, весьма нелегко. Но пришлось. Не так ли? Это ведь у нас с вами первый и единственный случай, когда обуздать ваши тревоги полностью не удалось. Дело в том, что на сей раз под моим гипнотическим руководством мы приблизились к одному из сокровеннейших элементов вашего недомогания, копнули почти до самого корня. Тут уж ни удовольствий, ни развлечений ожидать не приходится. Сущий ад, не так ли?
— Вы помните времена Великого Мора, доктор? — справился пациент без явного напора, лишь чуток подпустив в голос петушка. Не крылся ли в его вопросе сарказм? Затем Орр покосился на мисс Лелаш, вновь тихо присевшую в уголке.
— Естественно, — ответил Хабер. — Я ведь был уже в зрелых летах, когда разразилась первая эпидемия. Лет в двадцать я впервые услыхал вести об этом из России, где ядовитые выбросы в атмосферу способствовали образованию новой вирулентной формы канцерогенов. На следующий же день была обнародована ужасающая медицинская статистика из мексиканской столицы. Только тогда ученые сумели установить длительность инкубационного периода, и все поголовно ударились в роковые расчеты. И стали ждать конца. Вспыхнули мятежи, расцвело движение пофигистов, возникла секта Судного дня, набрали силу Бдительные. В тот же год я потерял родителей. На следующий — жену. Потом двух сестер вместе с племянниками. Практически всех родных. — Хабер развел руками. — Да, я хорошо помню те годы, — уронил он мрачно. — Разве такое забудешь?
— Но ведь Великий Мор разрешил проблему перенаселенности планеты, не правда ли? — возразил Орр с определенным нажимом. И тихо добавил: — Мы с вами сделали это.
— Да, разрешил, — с готовностью подхватил доктор. — Теперь такой проблемы не существует. Кроме, пожалуй, тотальной ядерной войны, только мор мог стать естественным ее разрешением. Нет больше миллиардов голодающих в Южной Америке, Африке, Азии. А когда полностью восстановятся нарушенные коммуникации, остатки голода будут преодолены и в самых отдаленных, недоступных пока уголках планеты. Говорят, что и сегодня примерно треть человечества спать ложится на пустой желудок — но в 1980-м влачить подобное существование приходилось почти всем. Заторы из трупов людей, погибших от недоедания, больше не становятся причиной разливов Ганга. Дети рабочих в Портленде не страдают более от квашиоркора, не болеют рахитом, как до Катастрофы.
— До Великого Мора, — уточнил пациент.
Хабер тяжело навалился на стол:
— Скажите мне, Джордж. Скажите только одно. Сейчас, сегодня, наш мир перенаселен?
— Нет, — ответил Орр и потупился.
Хабер заподозрил, что тот смеется украдкой, затем заметил слезы, капающие из лучистых глаз пациента. Только этого еще недоставало — пациент чуть ли не в истерике. Если не подавить ее в
