совсем рядом есть весьма уютное местечко. И у меня как раз время перерыва.
— Ну да, врете небось! — Хитер глянула на часы: без четверти пять. — Я, конечно, не прочь, но ведь… — Она смущенно кивнула на хозяина.
— Мистер Асфах, я отойду на четверть часа, с вашего разрешения. — Орр стянул плащ с вешалки.
— Пожалуйста брать весь вечер, — отозвался пришелец. — Есть время. Есть возвратность. Уйти есть вернуться.
— Спасибо, большое спасибо, шеф! — сказал Орр и пожал хозяину руку. Большая зеленая клешня обожгла холодком хрупкую человеческую ладонь.
Джордж выскочил вслед за Хитер в теплый летний дождь. Пришелец в витрине, напоминая большую черепаху в аквариуме, провожал
Морская дорога
Женщины пены, женщины дождя
Женщины пены подобны морским валам; они вздымаются и тут же опадают, и катятся стремительно, неся смятение, к берегу, белоснежные, сероватые, желтоватые, серовато-коричневые; они взмывают ввысь, точно желая улететь, и, надломленные, ложатся на песок, у самой дальней кромки прибоя, сворачиваются клубком и становятся похожи на свернувшееся молоко; их пышная плоть дрожит под пронизывающим насквозь резким ветром, который терзает их бедра и ягодицы, рвет тело в клочья, разбрасывая эти клочья по берегу, превращая в ничто, уничтожая. Но вот очередная длинная могучая волна разбивается о берег, и женщины пены вновь лежат на песке, белоснежные, сероватые, желтоватые, серовато-коричневые тела, дрожащие под ударами ветра, который снова превращает их плоть в жалкие разлетающиеся клочья, и опять берег пуст, ожидая нового удара волны.
Женщины дождя очень высокие, и головы их скрываются в заоблачных высях. А походка и все их движения вообще похожи на полет штормового ветра — стремительные, но одновременно величественные. Эти высокие женщины кажутся живым воплощением воды и света, когда проходят по длинным песчаным пляжам на фоне дюн и холмов, поросших темным лесом. Они идут на север, в глубь страны, к горам. Они поднимаются по их склонам и проникают в расщелины между утесами беспрепятственно и легко, как свет — во тьму, туман — в лесную чащу, дождь — в землю.
Мотель 'Эй, на судне!'
'Белая чайка', честное слово, был одним из лучших мотелей в городе. С 1964 он стал принадлежать семейству Бриннези, и они всегда содержали его в порядке: и рамы побелены, и отделка в шестнадцати крытых гонтом домиках для гостей каждые несколько лет обновляется, и дрова для камина всегда приготовлены, и цветы радуют глаз у каждого порога, и крошечные кухоньки оборудованы отличными плитами и холодильниками.
В последние годы Бриннези стали брать по шестьдесят долларов в сутки за те домики, что выходят окнами на океан, а по уик-эндам принимали заказы только заранее и только на двое суток подряд, и все равно каждые выходные у них было полно народу. Миссис Бриннези носила платья, никаких брюк! Она была женщина очень набожная, ходила к мессе в церковь Святого Иосифа, что чуть выше по побережью, посещала всяких отшельников и собрания женщин-католичек. Она, например, запросто могла заявить любой развеселой компании, что если они сюда приехали ради пьянок-гулянок с сомнительными девицами, то могут сразу отправляться в другой мотель, а еще лучше — в другой город. Старшие Бриннези всегда были людьми очень строгих правил.
А вот с сыном им не повезло. Он их, можно сказать, опозорил: черт знает что устраивал, еще когда учился в старших классах школы, а потом и вовсе сбежал в Портленд и стал вроде бы хиппи, а теперь они и вовсе не знали, где он и что с ним. Кто-то рассказал Тиму Мериону с бензоколонки, что младший Бриннези вроде как заболел СПИДом и теперь находится в Сан-Франциско. Но семейство Бриннези все равно пользовалось очень большим уважением у всех соседей, а их замечательным мотелем 'Белая чайка' горожане гордились.
Затем, за проселочной дорогой, делавшей вокруг города петлю, на склоне холма в густом лесу среди елей и ольхи у нас имелся еще один мотель: 'Убежище Ханны'. Многие считали, что он так назван в честь женщины по имени Ханна, но старожилы, вроде мистера Водера, могли рассказать, что это имя мужчины и мужчина этот начал там строительство давным-давно, еще в годы Великой депрессии. Этот Джон Ханна, уроженец Портленда, оказался человеком весьма эксцентричным и богатым. Заработав кучу денег на торговле пиломатериалами, он сперва решил построить для себя в лесу над ручьем Клэтсэнд-крик летний домик — тогда и в городе-то почти ничего еще не было: несколько жилых домов, старая гостиница- развалюха да сельский магазин, в котором торговали абсолютно всем — от еды до гуталина; а между дорогой и пляжем кое-где встречались еще отдельные летние домики; тогда-то проселочная окружная дорога была главной — это потом прямо на берегу шоссе построили. Построив домик себе, Джон Ханна решил построить отдельный домик из двух комнат и для своей жены — что-то вроде башенки: одна комната над другой. Он говорил, что жена действует ему на нервы, когда сидит с ним рядом и постоянно что-то вяжет. Потом к нему приехал в гости какой-то его друг, и он построил домик специально для этого друга. Потом к нему еще приезжали друзья, и в итоге семь домиков различной конфигурации возникли посреди леса на площади в два с половиной акра. После того как агент Ханны продал этот участок земли вместе с домиками, 'Убежище Ханны' превратилось, по выражению мистера Водера, в 'настоящее злачное местечко': новый хозяин сдавал домики в основном компаниям мужчин, привозивших с собой на машинах и выпивку, и женщин и устраивавших шумные пирушки, а в город и носа не совавших. Следующий владелец мотеля, вычистив и отремонтировав старые домики, превратил 'Убежище Ханны' практически в частный клуб, куда допускались лишь избранные. В семидесятые годы 'Убежище Ханны' вновь сменило хозяев и стало обычным второсортным мотелем — чаще всего для тех, кто снимает домик на одну ночь. Теперь же, когда этот мотель приобрела наконец семья Шото, там в основном отдыхают люди приличные и приятные, летом приезжающие на побережье на неделю, а то и на целый месяц. И все-таки нечто странное 'Убежищу Ханны' по-прежнему свойственно: эти отдельные хижины с их островерхими крышами, мансардными окнами и приставными лестницами из толстых брусьев… Знаете, если сравнивать с другими мотелями, особенно с 'Белой чайкой', то сравнение все-таки будет не в пользу 'Убежища Ханны'. 'Белая чайка' находится прямо в городе, но пляж там совсем рядом; в 'Белой чайке' уютные домики с беленькими наличниками, и у каждого порога в изящном ящичке с землей цветут золотистые ноготки и бархатцы…
Нельзя не сказать, конечно, и о мотеле 'Эй, на судне!'. В середине восьмидесятых его купили Такеты. Тогда дела у этого мотеля шли из рук вон плохо. Как и всегда, впрочем. Мотель 'Эй, на судне!' представлял собой двойной ряд хлипких домишек с «карманом» для автостоянки между каждыми двумя хижинами, и все это огибала U-образная подъездная дорожка, а в центре красовалась заросшая сорной травой «лужайка». Домик, где размещались офис и квартира хозяина мотеля, примыкал к воротам справа; а склад инвентаря замыкал двойной ряд домиков на противоположном, западном краю территории. Если стоять спиной к воротам, то четыре домика по левую руку были снабжены кухоньками, и в каждом имелось по пять отдельных спальных мест; а три домика по правую руку были как бы двухквартирными, и в каждой половине было по две комнаты — гостиная и спальня; причем в спальне стояла либо одна «королевская» кровать, либо две совершенно одинаковых кровати. Душевые кабины во всех домиках были «целиковыми»; то есть
