— Выбор для Кархида принадлежит вам, сир.
— И в том случае, если я вышвырну вас отсюда?
— Ну что ж, я удалюсь. Я смогу сделать еще одну попытку со следующим поколением…
Это поразило его. Он фыркнул:
— Вы что, бессмертны?
— О нет, отнюдь нет, сир. Но джамп-прыжки обладают своими преимуществами. Если я оставлю Геттен, чтобы добраться до Оллула, ближайшего от вас мира, я проведу в полете семнадцать планетарных лет. Прыжки во времени — это способ путешествия почти со скоростью света. Если я просто развернусь, достигнув цели, и вернусь обратно, несколько часов, что я проведу на корабле, станут здесь тридцатью четырьмя годами, и я смогу начать все заново.
Но идея прыжков во времени, которая своим сходством с бессмертием восхищала всех, кто слушал меня — от рыбаков островов Хорден до премьер-министра, оставила его совершенно холодным.
— Что это? — хрипло спросил он, указывая на ансибл.
— Коммуникатор ансибл, сир.
— Радио?
— Тут не используются радиоволны или иные формы энергии. Принцип, на котором он работает, имеет некоторое отношение к гравитации. — Я снова забыл, что разговариваю не с Эстравеном, который читал каждое относящееся ко мне сообщение и умел внимательно и умно слушать все мои объяснения, а с утомленным и раздраженным Королем. — Его задача, сир, — мгновенно передать послание между двумя точками. Любыми. Одна точка может находиться на планете определенной массы, а другая — где угодно, пункт связи может переноситься с места на место. Вот как у меня. Я дал свои координаты своему Первому Миру, Хайну. Кораблю класса НАФАЛ требуется 67 лет, чтобы добраться от Хайна до Геттена, но если я наберу сообщение на этой панели, оно будет передано на Хайн в ту секунду, как я закончу его. Хотите ли вы передать что-либо Столпам Хайна, сир?
— Я не говорю на языке Пустоты, — с мрачновато-злобной усмешкой сказал Король.
— У них там будет в постоянной готовности переводчик — я предупредил их — который владеет кархидским.
— Что вы имеете в виду? Каким образом?
— Как вы знаете, сир, я не первый чужеземец, посещающий Геттен. Мне предшествовал отряд Исследователей, который не оповещал о своем присутствии, но, обретя облик геттениан, они год путешествовали и по Кархиду, и по Оргорейну, и по Архипелагу. Они улетели с сообщениями для Совета Эйкумены примерно сорок лет назад, во времена правления вашего дедушки. Сообщение было исключительно благоприятным. Познакомившись с информацией, которую они доставили, и изучив языки, которые они знали, я прибыл сюда. Хотите ли вы убедиться, как работает это устройство, сир?
— Я не люблю фокусов, мистер Ай.
— Это не фокус, сир. Некоторые из ваших ученых уже исследовали это…
— Я не ученый.
— Вы властитель, милорд. Равные вам суверены на Первом Мире Эйкумены ждут вашего слова.
Он бросил на меня взгляд, полный ярости. В стремлении польстить ему и заинтересовать, я загнал его в ловушку, невыносимую для его престижа. Я сделал серьезную ошибку.
— Очень хорошо. Спросите свою машину, что делает человека предателем.
Я неторопливо стал нажимать клавиши, набирая кархидский текст:
«Король Аргавен из Кархида спрашивает, что делает человека предателем».
Буквы вспыхивали на маленьком экране и пропадали. Прекратив свое бесконечное раскачивание, Аргавен наблюдал, стоя у меня за спиной.
Настала пауза, которая длилась невыносимо долго. Я не сомневался, что в семидесяти двух световых годах отсюда кто-то лихорадочно вводил этот текст в компьютер для точного перевода с кархидского, если не сразу же обратился к компьютеру с философскими данными. Наконец яркие буквы вспыхнули на экране, задержались на нем и снова медленно померкли:
«Королю Аргавену из Кархида на Геттене, привет. Я не знаю, что делает человека предателем. Ни у кого нет желания стать предателем, что делает ответ на этот вопрос почти невозможным. Прими мое уважение. Спимолл Г.Ф., от Столпов, в Сейре на Хайне, 93/1491/45».
Когда текст появился на ленте, я вырвал ее и протянул Аргавену. Бросив ее на стол, он снова подошел к центральному камину, чуть не упав в него, ткнул пылающее бревно и стал сбивать искры ладонью.
— Смысла тут столько же, сколько я могу получить от любого Предсказателя. Ответов недостаточно, мистер Ай. Так же, как и вашего ящика с вашей машиной внутри. И вашего транспорта, вашего корабля. Мешок с фокусами, и сам фокусник. Вы хотите, чтобы я поверил вам, в ваши сказки и сообщения. Но почему я должен вам верить или вообще слушать? И если даже среди звезд есть восемьдесят тысяч миров, населенных чудовищами, что с того? Нам ничего не надо от них. Мы выбрали свой образ жизни и много веков следуем ему. Кархид в преддверии новой эпохи, великого нового века. Мы идем своим путем. — Он помедлил, словно потеряв нить своих аргументов, которые, откровенно говоря, принадлежали не ему. Если Эстравен больше не был Ухом Короля, кто-то же занял его место. — А если здесь что-то, в чем нуждается Эйкумена, они не должны были прислать вас одного. Это шутка, это обман. Чужеземцы должны были бы толпиться тут тысячами.
— Но для того, чтобы открыть дверь, не требуется тысячи человек, милорд.
— Они могут держать ее открытой.
— Эйкумена будет ждать, пока вы сами откроете ее, сир. Она ничего не будет требовать от вас. Я был послан сюда один и продолжаю оставаться здесь один, чтобы вы не могли испытывать передо мной чувства страха.
— Страха? — спросил Король, поворачивая ко мне исполосованное тенями усмехающееся лицо, и голос у него был громкий и визгливый.
— Но я и в самом деле боюсь вас, Посланец. Я боюсь тех, кто послал вас. Я боюсь лжецов, я боюсь фокусников, и больше всего я боюсь правды. Поэтому я и умею хорошо править моей страной. Потому что только страх правит людьми. И больше ничего. Ничто больше не длится так долго, как страх. Пусть вы тот, кто, как вы говорите, есть, и все же вы обман и жульничество. В межзвездном пространстве нет ничего кроме пустоты, страха и тьмы, и вы пришли из этих глубин, стараясь запугать меня. Но я уже боюсь! И поэтому я Король! Король — это страх! А теперь забирайте все свои фокусы и штучки и уходите, нам больше не о чем говорить. Я отдам приказ, чтобы вы освободили Кархид от своего присутствия.
Так я расстался с Королем, и сапоги мои — цок, цок, цок — прозвучали по гулкому красному полу и под высокими сводами холлов, пока высокая двустворчатая дверь не отрезала меня окончательно от лицезрения Короля.
Я потерпел поражение. Полное и безоговорочное. Больше всего меня беспокоила мысль, когда, покинув Дом Короля, я шел сумрачными переходами Дворца, что, возможно, то было поражение, нанесенное не столько мне, а участию в нем Эстравена. Почему Король изгнал его за защиту дела Эйкумены (о чем достаточно ясно говорилось в Указе), если (в соответствии со словами самого Короля) он действовал наперекор ему? Когда он стал советовать Королю избегать меня и зачем? Почему он был изгнан, а я оставлен на свободе? Кто из них врал больше и зачем, черт побери, они врали?
Эстравен спасал свою шкуру, решил я, а Король — лицо. Объяснение было примитивным. Но в самом ли деле Эстравен врал мне? Мне пришлось признать, что я не знаю ответа на этот вопрос.
Я прошел мимо Здания Красного Угла. Ворота сада были распахнуты. Я посмотрел на заросли деревьев серем, склонившихся над темной гладью пруда, на пустынные дорожки розового кирпича, освещенные блеклым светом полудня. В расщелинах валунов на берегу пруда по-прежнему лежали клочки снега. Я вспомнил об Эстравене, ожидавшем меня в пелене падающего снега прошлым вечером, и испытал укол простой человеческой жалости к нему, которого я видел вчера на параде, пусть и мокрого от пота, но величественного под весом своего облачения, на вершине славы, в зените своей карьеры, всемогущего и влиятельного, а ныне униженного, изгнанного и раздавленного. За три дня он должен пересечь границу государства, иначе его настигнет идущая по пятам смерть, и никто не имеет права обменяться с ним словом. Смертный приговор редок в Кархиде. Жизнь на Кархиде нелегка, и люди здесь предпочитают, чтобы
