– Я видела вашу машину, – доложила она. – «КБ» значит Берн.
– Да, правильно, – сказал Смайли.
– А какая машина у Антона?
– «Мерседес». Черная. Очень шикарная.
– Сколько же он за нее заплатил?
– Он купил ее из вторых рук. И думаю, заплатил около пяти тысяч франков.
– Тогда почему же он ко мне приезжает на велосипеде?
– Возможно, потому, что ему нужны физические упражнения.
– Нет, – возразила она. – У него какая-то тайна.
– А у тебя есть тайна, Александра? – поднял глаза Смайли.
До ее сознания дошел его вопрос, она улыбнулась и дважды кивнула, точно собеседник находился очень далеко от нее.
– Мою тайну зовут Татьяна.
– Хорошее имя, – кивнул Смайли. – Татьяна. Как ты об этом узнала?
Она подняла голову и улыбнулась иконам на стене.
– Об этом нельзя говорить, – выпалила она. – Если станешь говорить, никто тебе не поверит и тебя засадят в клинику.
– Но ты ведь уже в клинике, – заметил Смайли.
Она не повысила голоса, только заговорила быстрее. И сидела застыв, так что казалось, будто даже не делает вдоха между словами. Ясность ее мысли и любезность выражений поражали. Она благодарит его за доброту, сказала она, но она знает, что он очень опасный человек, куда опаснее учителей или полицейских. Доктор Рюди придумал такие понятия, как собственность и тюрьмы, и много других разных умных вещей, которые позволяют миру жить во лжи, добавила она. А матушка Милосердная слишком близка к Богу, она не понимает, что Бога следует оседлать и погонять как лошадь, пока он не понесет тебя в нужном направлении.
– А вы, герр Лахманн, являетесь властью всепрощающей. Да, боюсь, это так.
Она вздохнула и улыбнулась ему усталой снисходительной улыбкой, а когда он опустил взгляд на стол, то увидел, что она ухватила свой большой палец и крутит его, так что кажется, сейчас сломает.
– Может, вы и есть мой отец, герр Лахманн, – с улыбкой предположила она.
– Увы, нет, у меня нет детей, – ответил Смайли.
– Значит, вы Господь Бог?
– Нет, я просто обычный человек.
– А матушка Милосердная говорит, что в каждом обычном человеке есть частица Господа.
Теперь уже Смайли откликнулся не сразу. Он открыл было рот и, поколебавшись – что было для него совсем нехарактерно, – снова закрыл его.
– Я тоже такое слышал. – Он на секунду отвел от нее взгляд.
– Вы должны бы спрашивать меня, чувствую ли я себя лучше.
– Вы чувствуете себя лучше, Александра?
– Меня зовут Татьяна, – возразила она.
– В таком случае как чувствует себя Татьяна?
Она рассмеялась. Глаза у нее стали яркие-яркие.
– Татьяна – дочь человека настолько важного, что такие просто не существуют, – пояснила она. – Он держит под контролем всю Россию, хоть и не существует. Если Татьяну арестовывают, отец освобождает ее. Он не существует, но все его боятся. Татьяна тоже не существует, – добавила она. – Существует только Александра.
– А мать Татьяны существует?
– Она была наказана, – спокойно произнесла Александра, поверяя это скорее иконам, чем Смайли. – Она не подчинилась историческому развитию. То есть она считала, что история пошла по неправильному пути. Она ошибалась. Люди не должны пытаться изменить ход истории. Это история должна менять людей. Я бы очень хотела, чтобы вы взяли меня с собой, пожалуйста. Я хочу уйти из этой клиники.
Руки ее отчаянно сражались друг с другом, а она продолжала улыбаться иконам.
– Татьяна когда-нибудь встречалась со своим отцом? – спросил Смайли.
– Маленький человек смотрел детям вслед, когда они шли в школу, – ответила она.
Смайли ждал, но она больше ничего не добавила.
– А потом? – спросил он.
– Он смотрел из машины. Опускал стекло и смотрел только на меня.
– А ты на него смотрела?
– Конечно. Иначе откуда мне знать, что он смотрит на меня?
– Как он выглядел? Что делал? Он улыбался?
– Он курил. Держался так свободно. Матушка Милосердная иной раз тоже балуется сигаретками. Ну, это ведь естественно, правда? Говорят, курение успокаивает совесть.
Она нажала на звонок – протянула руку и долго держала палец на кнопке звонка. Смайли снова услышал позвякиванье ключей на поясе матушки Милосердной, приближавшееся к ним, пока она шла по коридорам, и шуршание ее шагов, замолкшее у двери, когда она остановилась, чтобы ее открыть, – это были звуки, характерные для тюрем всего мира.
– Я хочу уехать с вами на вашей машине, – повторила Александра.
Смайли заплатил за нее по счету, и Александра наблюдала, как он отсчитывал банкноты под лампой – совсем так же, как дядя Антон. Матушка Милосердная поймала напряженный взгляд Александры и, возможно почувствовав беду, бросила острый взгляд на Смайли, словно опасалась какого-то подвоха с его стороны. Александра проводила его до входной двери и помогла сестре Благодатной открыть ее, затем очень церемонно подала Смайли руку, приподняв ее в локте и слегка присев на одной ноге. Она хотела было поцеловать его руку, но сестра Благодатная не позволила. Александра смотрела, как он направился к машине, и помахала ему, как вдруг уже у самой машины он услышал ее вопль и обнаружил, что она стоит рядом и пытается открыть дверцу, чтобы уехать с ним, но сестра Благодатная обхватила девушку за талию и втащила в дом, а она кричала, кричала.
Получасом позже в Туне, в том же кафе, откуда Смайли неделю тому назад наблюдал, как Григорьев посещал банк, Джордж молча протянул Тоби заранее подготовленное письмо. Григорьев должен передать его Красскому вечером или когда они встретятся, сказал Смайли.
– Григорьев сегодня вечером хочет уйти к нам, – возразил Тоби.
Смайли рявкнул на него. Единственный раз в жизни рявкнул. Широко открыл рот и рявкнул, и все в кафе встрепенулись: барменша подняла глаза от чтения свадебных объявлений, а из четверых картежников, игравших в углу, по крайней мере один поднял голову.
– Еще не время!
И чтобы показать, что он вполне владеет собой, Смайли спокойно повторил:
– Еще не время, Тоби. Извините. Но еще не время.
Копии письма, которое Смайли послал Карле через Григорьева, не существует, как Смайли, по всей вероятности, и задумал, но в содержании его можно почти не сомневаться, учитывая, что сам Карла объявлял себя мастером по оказанию давления. Смайли наверняка изложил в письме голые факты: известно, что Александра – его дочь от покойной любовницы, не скрывавшей своих антисоветских настроений; что он устроил Александре незаконный выезд из Советского Союза под видом его агента; что он использовал для собственных нужд общественные деньги и ресурсы; что он организовал два убийства, а возможно, также и официальную экзекуцию Кирова – и все для того, чтобы скрыть свои преступные действия. Смайли наверняка указал, что располагает вполне достаточными доказательствами для того, чтобы Коллегия, учитывая шаткое положение Карлы в Московском Центре, ликвидировала Карлу, а если это произойдет, то за будущее его дочери на Западе, где она живет под фальшивым именем, по крайней мере нельзя ручаться. Денег на ее содержание уже не будет, и Александра станет больной эмигранткой, которую будут перевозить из одной больницы для бедных в другую, – человеком без друзей, без документов и без гроша. В худшем случае ее отошлют в Россию, где на нее обрушатся со всею силой его враги.
