– Я буду выглядеть шутником, Леонард, и больше ничего. Особенно в таком крупном деле. Мейзи обожает посмеяться. И наш Хрусталик тоже. «Привет, Мейзи! Потерпи немного, тебе сейчас принесут одну штуку – живот надорвешь!» Умная баба, вот увидишь. Ей все осточертело. Ненавидит нас всех. Только и думает, кто же следующий в очереди на гильотину.
– Значит, ты себе это так представляешь? – спросил Берр, дружески кладя руку на плечо Пэлфрея. – Не хитри со мной, Гарри, или следующим в очередь на гильотину будешь ты.
Изображая полную покорность, Пэлфрей снял трубку зеленого телефона правительственной связи и под взглядом Берра набрал пять цифр, которые с младых ногтей знали наизусть все в округе Темзы.
28
Первый заместитель министра юстиции Эд Прескотт был истинным мужчиной, каковым стремился быть каждый выпускник Йельского университета его поколения. Поэтому, когда Джо Стрельски вошел после получасового ожидания в его большой белый офис в центре Майами, Эд с ходу выдал ему новости, без всякого там рассусоливания и воды, прямо сплеча, как положено мужчине, будь он из новоанглийской семьи вроде Эда или простой парень из Кентукки вроде Стрельски. Откровенно говоря, Джо, эти ребята меня тоже подвели: вызвали сюда из Вашингтона, заставили отказаться от заманчивого предложения, и это тогда, когда все нуждаются в работе, и те наверху тоже – должен сказать тебе, Джо, эти люди поступили с нами нечестно. Так что мы оба вляпались. У тебя год жизни на это ушел, а к тому времени, когда я приведу свои дела в порядок, и у меня уйдет. А в моем возрасте, Джо, кто знает, сколько мне еще отпущено?
– Сочувствую тебе, Эд, – сказал Стрельски.
Если Эд Прескотт и уловил в этих словах некий подтекст, то он предпочел не обратить на него внимания во имя солидарности двух мужчин, стоящих перед общей дилеммой.
– Джо, что тебе говорили британцы об этом таинственном человеке, который на них работал, Пайне, парне со множеством имен?
Стрельски не мог не отметить, что Эд употребил прошедшее время.
– Не слишком много, – сказал он.
– Но что именно? – спросил Прескотт как мужчина у мужчины.
– Он не был профессионалом. Что-то вроде добровольца.
– Человек с улицы? Я не привык доверять таким, Джо. Когда Управление удостаивало меня чести обращаться ко мне за консультациями – сто лет назад, во времена «холодной войны», – я всегда советовал им с большой осторожностью относиться к так называемым перебежчикам из Союза, кричащим, что они желают нам сделать подарок. Что еще они сообщили о нем, Джо, или он окутан туманом загадочности?
Стрельски, казалось, был совершенно невозмутим. С людьми вроде Прескотта только так и можно: отбивай подачи, пока не уразумеешь, что они хотят от тебя услышать, а потом отвечай, прикидывайся дурачком или пошли их подальше.
– Они говорили мне, что в значительной мере выдумали его биографию, чтобы сделать более привлекательной наживкой.
– Кто тебе говорил, Джо?
– Берр.
– А Берр рассказывал, что это за биография, Джо?
– Нет.
– А не говорил ли Берр, как соотносятся там правда и вымысел?
– Нет.
– Память – подлая штука, Джо. Постарайся припомнить, не говорил ли он, что этот человек совершил убийство? Возможно, несколько?
– Нет.
– Распространял наркотики? В Каире и Британии? Возможно, также в Швейцарии? Мы это проверяем.
– Он не вдавался в детали. Просто сказал, что они состряпали для парня легенду и что теперь через Апостола можно очернить одного из роуперовских адъютантов и рассчитывать, что Роупер возьмет к себе Пайна «подписчиком». Роуперу всегда нужен человек для подписывания бумаг, вот ему его и дали. Роупер любит использовать людей с сомнительным прошлым, вот такого ему и подбросили.
– Значит, англичане рассчитывали на Апостола. Я не знал об этом.
– Конечно. Мы устраивали встречу с ним. Берр, агент Флинн и я.
– А это было разумно, Джо?
– Это было сотрудничество, – сказал Стрельски с нажимом. – Мы ведь сотрудничали, не так ли? Сейчас все немного разладилось. Но тогда велось совместное планирование.
Время остановилось, покуда Эд Прескотт совершал круг по своему весьма обширному кабинету. Затемненные бронированные стекла окон, толщиной в дюйм, превращали утренний солнечный свет в сумерки. Двойные двери для надежности были снабжены стальными накладками. Стрельски вспомнил, что Майами переживал сезон квартирных ограблений. Группы людей в масках запирали всех, кто был в доме, а потом хватали все, что под руку подвернется. Стрельски прикидывал, пойти ли ему сегодня в полдень на похороны Апостола. День только начинается, есть время подумать. После этого стал размышлять, не вернуться ли обратно к жене. Когда дела обстояли мерзко, Стрельски всегда над этим задумывался. Иногда жизнь вдали от нее напоминала ему условное освобождение из заключения. Это была несвобода, и порой ему приходила мысль, что тюрьма не хуже. Он подумал о Пэте Флинне и пожалел, что не обладает его хладнокровием. Пэт так сжился с положением отверженного, как иные сживаются с богатством или славой. Когда ему сказали, чтобы он не утруждал себя приходом на службу вплоть до выяснения всех обстоятельств, Пэт поблагодарил всех, пожал руки, принял ванну и выпил бутылку можжевеловой. Утром, все еще во хмелю, он позвонил Стрельски, чтобы предупредить о поразившей Майами новой форме СПИДа. Она называется «СПИД уха» и возникает от слушания всяких ослов из Вашингтона. Когда Стрельски спросил его,
