жили вместе и никогда не прогоняли и не кусали друг друга. Государь не хотел, чтобы искусство Лян Яна умерло вместе с ним, и приказал Мао Цююаню стать его учеником.
Лян Ян сказал Мао Цююаню:
— Какому искусству могу я, презренный раб, научить вас? Но я боюсь, что государь скажет, что я скрываю от вас свои секреты, а потому позвольте мне рассказать вам о том, как приручать тигров. Вообще говоря, в природе всего живого быть довольным, когда вам угождают, и сердиться, когда вам перечат. Однако же нельзя думать, что довольство и гнев возникают по чистому произволу. Зверь гневается, лишь когда идут против его желаний. Кормя тигра, я не решаюсь давать ему живого зверя, ибо он впадет в ярость, убивая его. Я не даю ему и целую тушу, ибо он впадет в ярость, разрывая ее на части. Я слежу за тем, голоден тигр или сыт, и постигаю причины его раздраженности. Хотя тигры совсем не похожи на людей, но если они ласкаются к человеку, то это потому, что человек угождает ему, а если он бросается на человека, то это потому, что человек идет ему наперекор. А если так, то могу ли я гневать их, идя наперекор их желаниям? Но я и не потворствую им во всем. Ибо когда радость достигает предела, она сменяется гневом, а когда достигает своего предела гнев, нас вновь охватывает радость, ибо в нашей душе нет равновесия. А поскольку в своем сердце я никому не угождаю и не перечу, звери и птицы принимают меня за своего. И потому нет ничего удивительного в том, что они спокойно гуляют по моему двору, не вспоминая о лесной чаще и пустынной равнине, а когда они мирно спят в моем дворе, им не снятся высокие горы и глубокие ущелья.
Янь Хой сказал Конфуцию: «Однажды я переправлялся через глубокий поток Шаншэнь, и перевозчик управлял лодкой, словно всемогущий Бог. Я спросил его: «Можно ли научиться управлять лодкой?» «Можно, — ответил он. — Это легко может сделать хороший пловец, а если он к тому же и ныряльщик, то научится управлять лодкой, даже не видя ее в глаза». Я спросил его еще, но он не захотел говорить со мной. Позвольте спросить, что это значит?»
— Когда перевозчик сказал, что его искусству легко может научиться хороший пловец, он имел в виду, что такой пловец забывает про воду, — ответил Конфуций. — А когда он сказал, что ныряльщик может научиться его искусству, даже не видя лодку в глаза, он говорил о том, что для такого человека водная пучина — все равно что суша и перевернуться в лодке — все равно что упасть с повозки. Пусть перед ним опрокидывается и перевертывается все, что угодно, — это не поколеблет его спокойствия. Что бы с ним ни случилось, он будет безмятежен! [15]
Конфуций любовался водопадом в Люйляне. Вода в нем низвергалась с высоты в тридцать саженей, река вокруг пенилась на расстоянии сорока ли. В те места не осмеливались заплывать ни рыбы, ни черепахи. Вдруг Конфуций увидел в бурных волнах плывущего человека. Подумав, что кто-то решил таким образом покончить с жизнью, он послал учеников спасти несчастного. Но в ста шагах вниз по течению незнакомец сам вышел на берег и пошел вдоль реки, распустив волосы и весело напевая. Конфуций догнал его и спросил:
— Я думал поначалу, что передо мной дух, а теперь вижу, что вы — живой человек. Позвольте спросить, есть ли у вас, великого пловца, свой Путь?
— О нет, у меня нет Пути. Я начал с того, что было мне дано от рождения, вырос в том, что угодно моей природе, и достиг зрелости в том, что является моей судьбой. Я вхожу в воду с течением, увлекающим на середину реки, и выхожу с течением, несущим к берегу. Я следую движению вод и не навязываю волнам свою волю. Вот как я удерживаюсь на плаву.
— Что значит «начать с того, что дано от рождения, вырасти в том, что угодно природе, и достичь зрелости в том, что является судьбой»?
— Я родился на суше и чувствую себя покойно на суше — вот что значит «данное от рождения». Я вырос в воде и чувствую себя покойно в воде — вот что значит «вырасти в том, что угодно природе». И я живу так, не ведая, почему я таков, — вот что значит «достичь зрелости в том, что является судьбой» [16].
По дороге в царство Чу Конфуций вышел из леса и увидел Горбуна, который ловил цикад так ловко, будто подбирал их с земли.
— Неужто ты так искусен? Или у тебя есть Путь? — спросил Конфуций.
— У меня есть Путь, — ответил Горбун. — В пятую-шестую луну, когда наступает время охоты на цикад, я кладу на кончик своей палки шарики. Если я смогу положить друг на друга два шарика, я не упущу много цикад. Если мне удастся положить три шарика, я упущу одну из десяти, а если я смогу удержать пять шариков, то поймаю всех без труда. Я стою, словно старый пень, руки держу, словно сухие ветки. И в целом огромном мире, среди всей тьмы вещей меня занимают только крылатые цикады. Я не смотрю по сторонам и не променяю крылышки цикады на все богатства мира. Могу ли я не добиться желаемого?
Конфуций повернулся к ученикам и сказал: «Помыслы собраны воедино, дух безмятежно-покоен...» Не об этом ли Горбуне сказано такое? [17]
Один человек, живший у моря, любил чаек. Каждое утро он уходил на морской берег плавать вместе с чайками, и к нему слеталось такое множество птиц, что всех и не сосчитать. Однажды его отец сказал ему:
— Я слышал, к тебе слетаются все чайки на море. Поймай мне несколько — я тоже хочу поиграть с ними.
Когда на следующее утро тот человек пришел к морю, чайки кружились над ним, но не опускались низко.
Вот почему говорят: «Предел речи — отсутствие речей. Предел деяния — отсутствие деяний». Знание, доступное всем, — поверхностно.
Чжао Сян-цзы охотился с сотней тысяч своих людей в Срединных горах. Он поджег целый лес, поднеся огонь к высокой траве, и пожар распространился вокруг на сотни ли. Неожиданно прямо из каменной скалы вышел человек, поднимаясь и опускаясь вместе с клубами дыма. Все присутствующие подумали, что видят духа. Пройдя через пламя, словно и не замечая его, человек неспешно пошел прочь. Чжао Сян-цзы, пораженный увиденным, велел задержать человека и внимательно оглядел его. Внешность, кожа и лицо незнакомца были вполне человеческими. Его дыхание и его голос тоже были совсем как у других людей. Он спросил незнакомца, каким образом он мог жить внутри скалы и пройти через огонь.
— А что вы называете скалой и огнем? — спросил человек.
— То, откуда ты только что вышел, — это скала. А то, через что ты только что прошел, было огнем.
— Я этого не знал.
Услышал об этой истории вэйский царь Вэнь и спросил Цзы-Ся, ученика Конфуция:
— Что это был за человек?
— Я слышал, как мой учитель говорил, что человек, пребывающий в гармонии, во всем подобен другим, и ничто не может причинить ему вред или преградить ему Путь. Пройти через металл или камень, ходить по воде и огню — все это возможно.
— А почему вы сами так не поступаете?
— Я еще не способен «раскрыть сердце, прогнать мудрствование». Однако я готов рассказать вам все, что знаю об этом.
— А почему твой учитель на такое не способен?
— Мой учитель из тех людей, которые, хотя и могут делать так, могут и не делать этого.
Такой ответ пришелся по душе царю Вэню.
В царстве Чжэн жил могущественный колдун по имени Ли Сянь, который умел угадывать судьбы людей — будет ли человек жить или умрет, спасется он или погибнет, встретит или не встретит удачу, умрет ли в молодости или доживет до глубокой старости. Еще он умел предсказывать события, называя и год, и месяц, и даже день. Так велико было его искусство, что жители Чжэн, завидев его, обращались в бегство.
