гид. Народ приятный. Уступает… Можно сказать, что у них мягкий характер, не то что у некоторых, требующих себе лучшие комнаты в гостиницах, лучшие места в автобусах… Особенно симпатичны учителя и студенты. Несколько лет назад я познакомилась с пожилой англичанкой, она оказалась писательницей. Я пригласила ее к себе. Мы долго говорили. Она интересовалась моей жизнью и вдруг решила написать обо мне книгу! Я была так удивлена… Но потом мне это очень понравилось, я уже не жалела, что дала согласие. Вскоре англичанка умерла, не исполнив своего намерения, Может быть, это и хорошо для меня, потому что книга о простом человеке — это как-то… С той поры у меня осталось желание рассказать о себе кому- нибудь из русских.
— Почему?
— Для этого у меня имеются причины. Кроме того, если кто из русских писателей напишет обо мне или о нашем разговоре, это будет более справедливо, чем если бы это сделал англичанин или американец.
— Мадам Каллерой, вы желаете, чтобы о вашей жизни или о нашем разговоре непременно было что-то написано?
— Я долго мучилась над этим вопросом. Боролась с тщеславием, но победил здравый смысл: если будет хоть что-то написано — будет от этого польза.
— Если написано хорошо, — заметил я.
— Да, наверное…
— Почему же, простите, выбор пал на меня?
— Я не могу этого объяснить… Но, помните, там, в Нафпактосе, когда вы опоздали и все так волновались и ругали вас, я видела, что вы это сделали не со зла, а когда вы опустились на колени и поклялись, что больше себе этого не позволите, я решила, что вы — хороший человек.
— Этого сразу не узнаешь, мадам Каллерой…
— Это верно, но есть интуиция. Кроме того, вы показались мне человеком верующим.
— Вот как? По каким признакам?
— Тогда у вас среди значков был один особенный, с изображением Георгия Победоносца на коне.
— Вот из-за коня-то я его и купил.
— Вы неверующий? Впрочем… да…
— Не огорчайтесь! Во время войны меня некоторое время воспитывала монахиня, храня от голода и соблазнов страшного в те годы беспризорного мира. Чего в нем не бывает!
— Монахиня?
— Да. Монахиня московского Новодевичьего монастыря. Ее сиротой в возрасте девяти лет отвезли в монастырь, и там пробыла она до старости. В войну она была уже старенькой, но не утратила способности помогать людям. Правда, она не научила меня ни одной молитве, но за короткий срок дала мне так много, что до сей поры я благодарен ей. Она ценила трудолюбие и сама много работала, ценила знания и просила меня учиться лучше. Не помню, была ли в ее наставлениях религия, но вера в светлое, доброе, без чего человеку не выжить, — все это было… Я, кажется, начинаю вас заговаривать?
— Нет-нет! Для меня в последние годы религия и национальность не имеют значения, я ценю поведение человека.
— Согласен с вами.
— Я рада, что вы согласны, — улыбнулась она и засуетилась. — Ну, что же мы так сидим? Наливайте, пожалуйста. Нет-нет! Мне вот этого, плаки. Оно слабее. Это наподобие шампанского.
Я смело налил. Уговаривать меня не надо…
Мадам Каллерой приоткрыла окно. Послышались голоса детей — школьники возвращались домой, а те, кому не суждено познать грамоту, спали после ранней работы или продолжали где-то таскать коробки, тюки, возить тележки…
— Не удивляйтесь, пожалуйста, тому, что я скажу, — начала она, стоя у окна.
Я закусил вино кусочком острого сыра фета и ждал.
— Мне кажется, что под конец моей нелегкой жизни, в которой мало было радости, мне вдруг повезло. Я стала спокойна, может быть, мудра, даже уравновешенна, что раньше за мной было трудно заметить. Порой мне кажется, что я нашла золотое руно, некогда утраченное и Грецией, и человечеством… Да, золотое руно — руно счастья.
— И вы знаете, где оно находится?
— О-о-о! Не улыбайтесь так, это очень серьезно..
— Мадам Каллерой, расскажите, пожалуйста, о себе, а тайну золотого руна можете и не открывать.
— Я хочу рассказать о себе только потому, что… чтобы вы ответили мне: не ошибаюсь ли я?
Она меня заинтересовала еще больше, чем там, на пароме. Черт с ними, со всеми греческими красавицами, если передо мной женщина интересной, по-видимому, судьбы. Я все еще подозревал, что она — разочарованная в жизни дочь какого-нибудь миллионера, ударившаяся было в религию, но потом нашедшая нечто новое, модное — какую-то секту золотого руна. Любопытно… Жаль, нет со мной моих зубоскалов!
Пить больше не хотелось — после обеда у меня это плохо получается. Почти в неприкосновенности стояла красиво уложенная, тонко резанная, невесомая европейская закуска — не наши щедрые русские кусищи, мало убавилось в графине и еще меньше — в бутылке, а разговор, точнее — монолог мадам Каллерой уже начался. Светлая комната сильно прогрелась солнцем, и я попросил разрешенья отсесть к открытому окну. Там удобно устроился на стуле и слушал. Слушал и представлял все то, что она рассказывала о своей жизни.
Нищий грек по имени Внзас пришел в Дельфы и пожаловался Аполлону на свою судьбу. Он просил всемогущего сделать его из бедного богатым, из ничтожного — великим. Аполлон ответил ему, что даже бог не может сделать его таким, — столь глуп и ничтожен бедный Визас, но не оставил без совета. Визас получил указание идти на юго-восток до тех пор, пока не встретит людей глупее себя. И Визас пошел, как повелел бог, на юго-восток. Много дней он провел в пути. Однажды утром проснулся и увидал красивую землю, а рядом море. Он шел по этой земле и восторгался ее красотами, ее людьми, которые не понимали, чему это дивится иноземец. Сами они не видели в своей земле никакой красоты и показались Визасу глупее его самого. «Вот она, эта земля, которую пророчил Аполлон!» — окончательно решил бедный грек и остался в этой земле и стал править в ней. Он сделался богатым и знатным, а землю эту стали звать землей Визаса — Византией.
Это еще одна легенда, возвышающая древнюю Грецию.
(Но как бы там ни было, а потомки «наивных людей» — турки — через два тысячелетня устроят в Парфеноне мечеть, в подвалах его — пороховой погреб, который взорвется, и великий памятник древности рухнет, рассыпая мрамор по Акрополю. За этим мрамором и по сю пору охотятся туристы, еще более наивные, чем первые византийцы, поскольку мраморную крошку греки завозят по ночам из карьера целыми самосвалами…)
Греки, легкие на подъем, по-прежнему тянулись по невидимым глазу, но намозоленным предками путям родного Средиземного моря, оставленного им в наследство древними финикийцами, выходили на берег, шли по ним в глубину континента, чаще — по берегу, храня древнюю гусиную ностальгию по воде, шли смело, надеясь на свое превосходство в труде и торговле — почетное превосходство! — и смело смотрели на свои передвиженья и на жизнь среди других народов.
Итак, в канун века молодая семья греков — отец и мать мадам Каллерой — перебираются из турецкого города Трабзона через границу и ступают на легендарную землю Колхиды — землю золотого руна.
Там рождаются два брата мадам Каллерой, четыре сестры и сама она, моя нынешняя хозяйка. Уютная точка у кавказского лукоморья, Батуми, становится и ее родиной. Над большой семьей греков прошли годы революции, гражданской войны, но все же веяло непонятой ими опасностью неизвестного будущего, и отец едет в Константинополь. Через полгода с небольшим не выдерживает его душа, и он возвращается в пленительную Колхиду: только там, кажется ему, он может найти, подобно легендарному Ясону, счастье для семьи, ведь должен же был на эту землю упасть хоть один завиток золотого руна, когда
