Социальная структура хундаров и фюльков вендельского периода не оставляла места для зарождения и консолидации новых общественных сил: элементы, вступавшие в противоречие с племенной знатью, опиравшейся на сакрализованный авторитет, словно «выдавливались» из общества, устремляясь на пустующие, не освященные племенными божествами земли, свободные от контроля местных вождей- жрецов; выходом поэтому стала не внутренняя колонизация (физически возможная, и много позднее осуществленная конунгами), а эмиграция на ближайшие острова к востоку и западу от Скандинавии.
К исходу VIII в. фонд доступных для колонизации островных земель был исчерпан. Норманны вышли к прибрежным границам европейских государств, защищенным феодальной властью и недоступным для свободного заселения. Однако расположенные вдоль побережья, неукрепленные сельские церкви и монастыри оказались легкой добычей, раскрывая перед несостоявшимися переселенцами новые возможности: не случайно в ряду импортов Хельгё найден епископский посох, который вряд ли был предметом торговой сделки. Доступ к источникам движимых ценностей (fe), традиционные каналы поступления которых были монополизированы родовой знатью, позволял общественному слою бондов быстро и глубоко перестроить свой экономический потенциал, упрочить и повысить статус, создать военно- демократическую социальную организацию и затем интегрировать в нее старую знать. Однако чтобы воспользоваться этими новыми источниками, необходима была особая форма объединения широких общественных сил; а поскольку потребность в ценностях, определявшаяся «экономической емкостью» всего совокупного слоя бондов, динамично нарастала, эта динамика вела и к количественному росту, и к самоорганизации сил и групп, взявших па себя выполнение новых социальных функций.
Широкий диапазон этих функций выявляется уже при анализе военной стороны норманнской экспансии; морские разбойники, завоеватели, переселенцы, военные наемники, королевские дружинники, наконец, феодалы (типа Хастейна или Рольва) — вот спектр «социальных ролей» викингов.
Легендарная биография завоевателя Нормандии Роллона (Рольза, Хрольва Пешехода, — в исландских сагах) показательна для характеристики социальной природы викингов [215, с. 93–98]. Младший сын в знатном роде, вступивший в конфликт с конунгом; пират, грабитель, торговец, военный предводитель, постоянно ищущий места для поселения (от небольшого острова Вальхерен — до обширного герцогства Нормандского); подобное сочетание столь разнородных качеств — не исключение. Среди вождей викингов мы находим Атли, сына ярла, изгнанного из Норвегии [Сага об Эгиле, 76; Сага о людях из Лаксдаля, 5]; викинг Гуннар после походов в Швецию, Курляндию, Эстонию прибывает в Хедебю, для сбыта захваченной добычи в большом торговом городе [Сага о Ньяле, 29–31]. Эгиль Скаллагримссон и его брат Торольв в викингском походе торгуют с куршами до истечения установленного срока, а потом нападают на куршские селения и хутора [Сага об Эгиле, 46]. Как правило, эти «вожди» находятся иной раз в прямой зависимости от родителей — хавдингов или «могучих бондов»; в свой первый поход Торольв; сын Квельдульва, отправляется за счет отца [Сага об Эгиле, 1]. Другой герой той же саги, Бьярн, сын Брюиьольва, который «плавал по морям иногда как викинг, а иногда занимаясь торговлей», повинуясь воле отца, меняет свои планы и отправляется в торговую поездку вместо викингского похода: «И не надейся, — сказал Брюньольв, — боевого корабля и людей я тебе не дам» [Сага об Эгиле, 32].
Достаточно редки случаи превращения викингов в знатных хавдингов у себя на родине — именно потому, что викингами, как правило, становились младшие сыновья. Старший брат Рольва унаследовал отцовский титул ярла — Хрольв Пешеход отправился в изгнание. Хавдинг Скаллагрим, отец Эгиля, никогда не ходил в походы, а его младший брат Торольв с молодых лет — в викинге; Берганунд и Атли в той же саге наследуют высокое положение отца, о брате же их Хадде говорится мельком, что он «ходил в викингские походы и редко бывал дома» [Сага об Эгиле, 37]. Такие реплики — вряд ли просто стереотипный литературный прием: «Сага об Эгиле» сохранила в своем составе целую самостоятельную повесть, которая представляет собой прекрасный образец социальной психологии викинга, позволяя представить расстановку социальных сил в период крушения племенной системы и объединения страны при конунге Харальде Прекрасноволосом. Эту повесть можно назвать «Сага о Торольве, сыне Квельдульва»: она рассказывает о начале вражды исландского рода «людей с Болот» с норвежскими конунгами, и предваряет историю Эгиля, сына Скаллагрима и племянника Торольва [Сага об Эгиле, 5-27].
Здесь рассказывается о войне Харальда, в ту пору конунга одной из южных областей Норвегии, Вика, с конунгами других фюльков. Дед Эгиля, отец Скаллагрима и Торольва, Квельдульв, один из хавдингов фюлька Фирдир, отказался выступить против конунга Харальда, но после его победы отказался и пойти к нему на службу. Предложение конунга отверг и Скаллагрим — «при жизни отца, потому что он должен стоять выше меня, пока жив». Представители племенной верхушки, Квельдульв и Скаллагрим, таким образом, весьма сдержанно отнеслись к новым порядкам, создаваемым основателем норвежского государства. Но при этом Квельдульв прозорливо заметил, что младший его сын, Торольв, который сейчас «в викинге», наверняка не откажется пойти к конунгу на службу. Вернувшись, Торольв обрушивается на отца и брата с упреками — в дружине конунга «самые выдающиеся мужи», которых «уважают больше, чем кого бы то ни было здесь в стране». Ни племенная солидарность, ни родовая иерархия Торольва не останавливают, вообще — не принимаются в расчет: «Я очень хочу попасть в их число, если только они пожелают меня принять». Вместе со «своими людьми», сопровождавшими его в походе, Торольв вступает в дружину Харальда.
Перед нами — новое социальное явление: викинг, в оппозиции к родовой знати, становится опорой королевской власти. Для него это — единственная возможность повысить свой статус на родине, поднявшись над племенной иерархией и вне ее. Впрочем, не обязательно на родине: социальная мобильность связана с территориальной. Позднее, уже после крушения «феодальной карьеры» Торольва, отец не без иронии советует ему покинуть страну: «Может быть, ему больше посчастливится, если он попробует служить английскому, датскому или шведскому конунгу».
Добившись нового статуса, викинг стремится его укрепить и расширить. Товарищ Торольва умирая, завещает ему имущество и жену — помимо родичей, в силу каких-то внутридружинных отношений. Конунг не только утверждает это завещание, но и поручает Торольву сбор даней с лопарей, облекая его властью и правами «лендрмана», королевского вассала.
Блестящая феодальная карьера викинга связана с разрушением родовых отношений во всех аспектах: в частности, нарушенный порядок наследования привел в конечном счете к гибели Торольва, оговоренного «законными» наследниками. Но пока попрание родовых прав викингом, пожелавшим стать «выше отца», вознаграждено королевским пожалованием, также вопреки родовому праву.
Став королевским ленником, Торольв однако не утратил привычек и представлений викинга («ведь ты все равно никому не уступишь!» — предостерегал его отец). Это привело в конечном счете к конфликту с конунгом, ибо натура викинга никак не могла безболезненно принять ограничения и дисциплину феодальной иерархии.
Торольв резко увеличивает дань с лопарей, разъезжая по Финмаркену с сильным отрядом. Объединяя, по обычаю викингов сбор дани с торговым промыслом, Торольв, как и конунг, его покровитель, стремится не только к интенсификации, но и к экстенсивному расширению сферы эксплуатации, к монопольному праву на неё. Он заезжает в отдаленные земли: уничтожает конкурентов — «колбягов»; вторгается с викингским набегом в земли карел. Затем заключает союз с князьком финского племени квенов, «конунгом Фаравидом». Они объединяют свои силы (при этом Торольв выставляет десять дюжин воинов, а Фаравид — тридцать дюжин, добыча же делится поровну). Сперва защищаясь от карел, а затем перейдя к грабительским нападениям на них, викинги Торольва и дружинники Фаравида быстро превращаются в силу, господствующую в Финмаркене. Возникает своего рода «квено-норманнское протогосударство». При этом нет и не может быть речи ни о численном перевесе, ни о завоевании, или хотя бы захвате норманнами каких-то ключевых пунктов [264, с. 1–12]. Союз вождя дружины викингов с князьком чужого племени, когда военно-техническое превосходство норманнов («У них были более крепкие щиты, чем у квенов», — поясняет сага) оказывается решающим фактором победы в межплеменной распре, — модель отношений, реализованная, видимо, не только в Фенноскандин, но и в Прибалтике, и на Северо-Западе Руси. Можно допустить, что именно связи такого рода объединили в IX столетии летописных варягов, северную «русь», словен ильменских, кривичей, чудь, мерю, весь. Никаких признаков «норманского завоевания» (подобного завоеваниям викингов в Ирландии, Англии, Нейстрии) здесь нет, как нет их и в предании о
