недругов нет ли Вытянув шею орел озирает древнее море Так смотрит муж в чуждой толпе защиты не знающий [Речи Высокого, I, 62] Субъект этих норм в морально-этическом плане индивидуализирован едва ли ни так же предельно, как в плане мифологическом — Один:
Пусть невелик твой дом, но твой он и ты в нем владыка Кровью исходит сердце у тех кто просит подачки Твоей лишь душе ведомо то что в сердце твоем Худшей на свете хвори не знаю чем духа томленье [Речи Высокого, 37, 95] Основные гарантии существования — собственная сила, отвага, оружие, но эти гарантии можно расширить, привлекая к себе друзей:
Муж не должен хотя бы на миг отходить от оружья Ибо как знать когда на пути копье пригодится Оружье друзьям и одежду дари то тешит их взоры Друзей одаряя ты дружбу крепишь коль судьба благосклонна [Речи Высокого, 48, 41] Социальное одиночество преодолимо путем установления новых отношений, с позиций норм «Речей Высокого» приблизительно равноценных родовым:
Щедрые, смелые счастливы в жизни заботы не знают А трус, тот всегда спасаться готов как скупец — от подарка Подарок большой не всюду пригоден он может быть малым Неполный кувшин половина краюхи мне добыли друга [Речи Высокого, 48, 52] Отношения felagi, типичные для эпохи викингов, были вполне адекватным отражением этих норм. Родовые связи, если и проявляются, то в чрезвычайно стертом, смазанном виде:
Брата убийце коль встречен он будет горящему дому коню слишком резвому конь захромает куда он годится всему, что назвал я верить не надо! [Речи Высокого, 89] И лишь в конечной, важнейшей норме, определяющей смысл и ценность прожитой человеком жизни, можно распознать традиционные родовые представления о судьбе рода и человека, о посмертной славе и памяти в цепи поколений:
Гибнут стада родня умирает и смертен ты сам Но смерти не ведает громкая слава деяний достойных Гибнут стада родня умирает и смертен ты сам Но знаю одно что вечно бессмертно: умершего слава
